Шрифт:
Закладка:
Тут следует вспомнить, что Зорге был не только разведчиком, но и членом советской Коммунистической партии. Жизнь его была подчинена забытому ныне принципу «партийной дисциплины». Поэтому его фразу «не было других занятий» следует понимать как «партия пока не дала никаких других поручений или заданий». Но партийным руководителям незачем было искать иное применение разведчику, если его миссия удалась, а, значит, именно так были расценены командировки Зорге в Китай.
Зорге в своих «Тюремных записках» тесно увязывал свое военное задание именно с одобрением его партией, и позже это даже вызовет неудовольствие руководства военной разведки. «Как член партии я сразу сообщил в ЦК о своем возвращении, – вспоминал наш герой. – Я вторично встретился со Смолянским, который курировал мою работу с 1929 года. Я сделал доклад для узкого круга сотрудников Отдела [международных связей] и оформил все необходимые партийные процедуры. Там мою работу тоже похвалили. Смолянский говорил, что в партии сложилось очень хорошее впечатление обо мне. Он два или три раза посещал меня, пока я был в Москве, и помогал мне в подготовке к новой миссии. Он с большим энтузиазмом занимался моей предстоящей поездкой в Японию и много говорил о ее важности. В его полномочия не входило давать мне указания, однако мы с ним совместно обсуждали проблемы, возникшие между Японией и СССР после инцидента в Маньчжурии. Он, как и большинство других членов партии, опасался нападения Японии на СССР»[266].
В этих воспоминаниях, написанных, напомним, не только и не столько для потомков, сколько для японских следователей и прокурора, Зорге настойчиво подчеркивает важность своего общения с Григорием Смолянским и другими представителями Коминтерна. Складывается впечатление, что и свою миссию в Китай, и последовавшее потом назначение в Японию «Рамзай» воспринимает как очередную «партийную командировку», что, конечно же, было не так или, по крайней мере, не совсем так. Скорее всего, Зорге следовал своей политике введения в заблуждение следствия относительно истинной принадлежности резидентуры, пытаясь сместить фокус внимания японцев с военной разведки на разведку партийную. Отсюда и странные пассажи о второстепенности, по сравнению со Смолянским, общения с главой Четвертого управления Яном Берзиным: «Ведя со Смолянским такие разговоры, я в то же время завершил отчет для Берзина о своей деятельности в Китае, но мое желание не задерживаться более в Москве не принималось во внимание. Пока же вновь и вновь велись разговоры о зарубежной работе. Даже когда я полушутя спросил, может, найдется для меня какая-нибудь работенка в Японии, Берзин ничего не ответил мне. Однако через несколько недель он сам с воодушевлением поднял эту тему. Он сказал, что руководители ЦК партии, так же как и он, проявили интерес к моей деятельности в Японии, и посоветовал мне немедленно приступить к подготовке. Видимо, после обсуждения военным руководством в Восточном отделе снова решили поручить мне задание в военной области. Берзин после беседы с партийными лидерами самого высокого уровня сообщил мне краткое содержание моих задач в политической сфере. Их план состоял в том, чтобы поручить мне детально разобраться с обстановкой в Японии, непосредственно на месте тщательно изучить возможности разведывательных операций, затем при необходимости кратковременно вернуться в Москву и после этого окончательно решить вопрос о моей будущей деятельности. В московском центре считали работу в Японии чрезвычайно сложной, но важной, и потому рассматривали такой подготовительный этап как абсолютно необходимый»[267].
Не до конца понятно, действительно ли Зорге изначально видел свою командировку в Токио как выполнение политического задания по уяснению обстановки в Японии, или ему таким представлялось это спустя годы, ибо именно к такому состоянию дел он и пришел в итоге. Несомненно другое: военная разведка не могла не ставить перед своим резидентом военных задач. Понятно, что сказанное Зорге в тюрьме было сказано для прокуроров. В реальности же Центр если и относился к самоопределению «Рамзая» сквозь пальцы, то только до определенного этапа и – затем – с нового, столь же определенного момента.
С иной стороны, сама идея командировки в Японию, на страницах большинства воспоминаний возникающая как бы сама собой, действительно являлась результатом общего политического и военного анализа событий, разворачивающихся на Дальнем Востоке. Еще находясь в Шанхае, Зорге фактически уже начал работать против Японии, и шанхайская резидентура потом еще долго рассматривалась руководством военной разведки и Наркомата обороны как форпост наблюдения за намерениями Токио в континентальной Азии. Сменивший Зорге в Шанхае Яков Бронин в конце 1933 года получил указания из Москвы начать «работу по созданию самостоятельного, параллельного рамзаевскому аппарата…». Это обосновывалось следующим образом: «Подчеркиваем напряженность обстановки на Дальнем Востоке и требуем сосредоточения Вашего особого внимания на островах, ибо главные противники там… Мы считаем, что Ваш город (Шанхай. – А. К.) не только в мирное, но и в особенности в военное время будет являться основным и важнейшим центром по нашей работе против хризантемщиков (то есть японцев – подданных «хризантемового трона». – А. К.)»[268]. В 1934 году Центр еще не раз подтверждал Бронину свою приверженность концепции использования Шанхая как основного центра работы против Японии, что вполне логично, поскольку разведка вряд ли может довольствоваться одним источником информации по имеющему первостепенную важность вопросу, и к тому же основная часть резидентуры, доставшаяся Бронину «по наследству», была сформирована Зорге. Часть агентов была связана с Японией, и в дальнейшем «Абрам» попытался использовать их в работе на «островах», как обычно называли Японию в Центре. Со временем стало ясно, что такая постановка задания существенных положительных результатов не принесла, а в 1935 году «Абрам» провалился, был арестован китайской контрразведкой, поставив под угрозу японские и китайские связи Зорге.
Пока же «Рамзай», миссия которого, как мы видим, в начале 1933 года не считалась исключительной, приступил к консультациям со специалистами. Помимо Мельникова, это был Василий Васильевич Давыдов – сотрудник разведки с 1921 года, много работавший в Центральной Азии, занимавшийся организационными вопросами токийской резидентуры, и, если верить самому Зорге, сотрудник и Коминтерна, и ЦК ВКП(б)[269]. А также Карл Радек[270]. Однако чем конкретно он мог помочь «Рамзаю» в подготовке миссии в Токио, совершенно неясно. Но: «Радек из ЦК партии с согласия Берзина подключился к моей подготовке. При этом в ЦК я встретился с моим старым приятелем Алексом. Радек, Алекс и я в течение длительного времени обсуждали общие политические и экономические проблемы Японии и Восточной Азии. Радек проявлял глубокий интерес к моей поездке. Я только что вернулся из Китая, и он рассматривал меня как специалиста по вопросам китайской политики, поэтому наши встречи были
