Таким образом, экстремальную или, если так можно выразиться, незапланированную опасность представлял лишь третий пункт: «угроза из Шанхая». Мы до сих пор не знаем, как, каким образом предполагалось ликвидировать эту опасность в случае ее возникновения: никаких документов на сей счет не опубликовано. Поверить в то, что такого инструктажа с «Рамзаем» не проводилось, кажется невозможным – слишком явной была эта угроза, но бывало всякое.

Так или иначе, к середине мая основные организационные мероприятия по формированию новой, японской резидентуры «Рамзая» были закончены. В ее состав помимо резидента были включены знакомый нам по Шанхаю и еще не знающий о том, что его судьбу уже решили в Москве, японец Одзаки Хоцуми («Отто»), серб Бранко Вукелич («Жиголо»), немецкая еврейка Ольга Бенарио («Ольга») и радист Бруно Виндт («Бернгардт»). Планировался и еще один человек – китаец, «знающий язык островитян», то есть японцев, которого пока никак не удавалось подобрать. Из всех этих персонажей для исследователей дела Зорге долгое время неизвестными оставались двое: «Бернгардт» и «Ольга».

Бруно Виндт – бывший, как и Клаузен, когда-то радистом германского флота, был завербован на идейной основе совсем недавно и только в марте 1932 года прибыл в Советский Союз. В Токио, в соответствии с нехитрой легендой, сочиненной на Арбате, ему предписывалось открыть немецкую экспортно-импортную торговую фирму.

«Ольга» – Ольга Бенарио (Гутман, Престес, Ольга Львовна Синек, Эва Крюгер, Мария Бергнер-Вилар и др.) родилась в 1908 году в Мюнхене в семье адвоката и с 1923 года, то есть с пятнадцатилетнего возраста приняла участие в молодежном коммунистическом движении Германии, была хорошо известна баварской полиции в качестве агитатора. В 1925 году она вступила в КПГ и через год была уже во второй раз арестована. Вскоре она не только вышла на свободу, но и выкрала несколько членов КПГ прямо из зала суда, а после того, как полиция «села на хвост» ей и ее гражданскому мужу, перебралась в Советский Союз.

По степени авантюризма и фанатичной преданности коммунистической идее Ольга Бенарио вполне могла бы соперничать с самим Зорге. Как и ему, ей тоже было «целого мира мало». Ольгу уже знали и искали по всей Европе, работать там дальше было абсолютно невозможно, а вот далекая Япония представлялась весьма интересным полем деятельности для этой 25-летней женщины, готовой на все ради победы мирового коммунизма. Там, в Токио, ей предстояло сыграть роль жены Зорге, причем паспорт для нее изготовили в Москве по подлинным документам… Кристины Герлах-Зорге. Однако этим планам не суждено было осуществиться. По неизвестной причине Ольга Бенарио в Японию так и не поехала[274].

Можно только гадать, как сложилась бы судьба резидентуры «Рамзая», если бы резиденту помогала такая женщина, как Ольга Бенарио, но 15 мая 1933 года Рихард Зорге, покинув Москву, отправился в Германию без нее. Ему нужны были новые документы.

Глава двадцать первая

Больше, чем крыша

1 июня 1933 года «Рамзай» совершенно легально зарегистрировался в Берлине по адресу своей матери (что она знала о деятельности сына – неизвестно, но, скорее всего, считала его не особенно удачливым искателем приключений, «коммунистом-идеалистом»). Помимо членов семьи Зорге Рихард встретился со своей бывшей женой Кристиной, наконец официально оформив с ней развод (Кристина вспоминала, что это произошло в 1932-м). Как раз в это время он переслал ее паспорт в Центр – для изготовления подделки для Ольги Бенарио[275]. Очевидно, Кристина хорошо представляла себе, чем занимается ее, теперь уже бывший, муж, раз согласилась на это. Все остальное время Зорге посвятил подготовке к командировке, для чего ему еще в Москве были даны контакты резидентов военной разведки в Берлине. Через одного из них – Оскара Стиггу – «Рамзай» получил адрес своего агента в Токио Бранко Вукелича, с которым пока знаком не был, проживавшего в неких «апартаментах Бунга» в районе Отяномидзу, и рабочий адрес старого друга – Одзаки, работавшего в газете «Осака Асахи». Кроме того, Зорге было передано предупреждение о том, что один из связных его старой шанхайской сети перебежал к гоминьдановцам и, если он помнил Зорге (видел он его только один раз), можно было ожидать неприятных последствий. Однако ни выводов из этой истории сделано не было, ни самих последствий, по счастью, не случилось, и наш герой вплотную приступил к легализации своего нового положения, как немецкого журналиста, отправляющегося в длительную командировку в Японию. Одним из важнейших пунктов в этом процессе числилось знакомство и получение рекомендаций от профессора Карла Хаусхофера. И здесь возникает еще один важный и интересный вопрос: кем был Зорге на самом деле?

Точнее так: был ли он только разведчиком, использовавшим в качестве прикрытия работу журналиста, или журналистом, ставшим разведчиком? Сейчас, когда сама по себе журналистика практически дискредитирована как профессия и представления о ней в массовом сознании сводятся к «желтому репортерству», вопрос этот может показаться странным. Непростым было отношение к журналистике и в первой половине ХХ века, но тогда журналистами создавались серьезные аналитические работы, и удельный вес таких авторов был, возможно, несколько выше, чем сейчас. Так или иначе, Зорге, во время работы в Китае составивший себе имя как специалист по аграрному вопросу и много писавший на эту тему для газет (пусть в целях прикрытия своей основной деятельности), перед новой командировкой решил резко сменить профиль. Зорге почувствовал вкус к исследованию глубин дальневосточной политики и силы для осуществления этого замысла. Он начал искать контакты с журналом Хаусхофера. Это был вызов, брошенный им прежде всего самому себе, и вся дальнейшая работа нашего героя как журналиста свидетельствовала о том, что он воспринимал этот вызов исключительно серьезно, относился к темам изучения вдумчиво, как дотошный и внимательный исследователь и, как это ни странно, настолько объективно, вне идеологических шор, насколько это вообще было возможно в то время и в его ситуации. Не случайно, как заметил отечественный историк Василий Молодяков, сборник статей Зорге, выпущенный в 1971 году издательством МГУ, наполовину состоял из статей 1930-х годов и, кстати, никогда впоследствии не переиздавался[276]. И уж конечно не потому, что входившие в него материалы утратили ценность. Они то и дело появляются в других изданиях «поодиночке», но вместе – больше никогда, а жаль: они создают совершенно непривычный нам образ их автора.

На этого «другого» Зорге на волне популярности его дела в послевоенные годы впервые обратил внимание американский историк Чалмерс Джонсон. Василий Молодяков развил тему, подготовив обширные и высокопрофессиональные материалы о Зорге не только как о журналисте, но и как о глобально мыслящем специалисте в изучении отношения государства к пространству. В этом свете особенно важным становится вопрос сотрудничества