Антропология образов

Воплощение (материализация, отелеснение – Verkörperung) становится центральной категорией, с помощью которой антропология образов Ганса Бельтинга вводит в историю искусства перспективу «медиаистории образа».[1035] Такое укрупнение и такая модификация медиатеории уберегают ее от риска лишиться своей предметной области, пусть даже в этом виде она вовсе не оказывается существенной для иконолого-исторического подхода образной антропологии и ее центрального аргумента: связи образов с телом, материальностью. Существенной предстает скорее перспектива Аби Варбурга, в рамках которой вместо культурологии на первый план выдвигается иконология, подчеркивающая физическое воздействие образов. Именно в русле этой традиции Бельтинг призывает сфокусировать внимание на взаимосвязях образов с телесностью, возникающих, с одной стороны, через собственный медиум-носитель, с другой – через изменение осознания своего тела, которое свершается в наблюдающем. Центральную роль при этом играет своего рода перевод образов, при котором внешние образы в акте созерцания превращаются во внутренние в индивидуальном хранилище образов.[1036] Человеческое тело в этом случае само становится медиумом образа, в подобном процессе перевода лишь меняющего свой носитель[1037] – «тела как живые медиа, способные воспринимать, запоминать и проецировать образы».[1038]

Примечательной здесь кажется попытка снять дуализм внутренних и внешних образов – за счет перевода образного восприятия в телесное. Примечательно, однако, и то, что внутри иконического поворота Бельтинг совершает и пространственный поворот, определяя местоположение образов – а именно в теле как в «месте средоточия образов»,[1039] как в пространственно-телесном опыте внутренних мест, таких как сны и воспоминания. Впрочем, для обоих «поворотов» это чревато и некоторой узостью. Да, это позволяет акцентировать аспект материального опыта в теории образа – однако в свете такого эссенциалистского понимания телесного тело в то же время предстает неоспоримым, «свободным» от репрезентаций хранилищем актов восприятия. Но куда же пропали гендерные телесные различия, куда делись социальные практики, общественные процессы и конфликты? В конце концов, без них никак не обойтись, когда речь идет о пространствах и местах, а также об использовании, способах применения и функциях образов – и этого здесь решительно недостает.

Тело как «место образов» позволяет особым путем антропологизировать и процесс символизации. Он перемещается в натурализованное, эссенциализированное тело[1040] и в «самость»[1041] наблюдающего, а не в общественное место символизации образа и приписывания ему значения вкупе с попытками посягательства на него посредством власти, политики и социальных связей. При этом сам Бельтинг предлагает распространять антропологию образов не только на внутренние пространства, но и на образы коллективно-культурных практик, на символические образы, которые в глобализованном мире «путешествуют»[1042] между различными культурными местами (при том что именно утерянные места становятся образами). К его авторскому подходу действительно стоит прислушаться. Впрочем, следовало бы включить сюда в таком случае и географические места, а также места социальной истории, которые Бельтинг подчеркнуто исключает.[1043] Антропология образов, профилирующая себя культурологически, потребует тогда более четких политических дифференциаций по различным культурным и социальным способам использования образов. Прав ли Бельтинг в своем утверждении: «В антропологическом смысле место является принципиально иным, нежели социально определенное место»?[1044] Связь образов с телом (в ее слишком туманной синонимичности по отношению к связи с человеком, самостью, памятью или просто медиумом-носителем) следует тогда уточнить культурологически – даже нейрофизиологически, как это продемонстрировала рефлексия над образами в рамках исследований мозга, локализовавших образы в процессах мозговой деятельности.

И все же антропология образов дает возможность на теоретическом уровне справиться с расширением понятия образа до целой теории культурно-специфических форм образного восприятия. Образная антропология дополняет собой попытки противостоять редуцированию культурологии до уровня технически ориентированной науки об образах и медиа.[1045] Прежде всего она отчетливо направлена против семиотической теории образа, в настоящее время лежащей в основе многих подходов, непосредственно связанных с науками об образах. Связь образа с телом маркирует ключевой момент, который является избыточным по отношению к образной теории знака, потому что вводит воспринимающего человека, а не только иконическую взаимосвязь.

Междисциплинарная Общая наука об образах

Формирование междисциплинарной Общей науки об образах опирается в первую очередь на семиотику образа.[1046] Этот проект новой дисциплины заявил о себе в сентябре 2003 года на грандиозном научном форуме в Магдебурге. Поэтому она также известна как возглавляемая философом Клаусом Закс-Хомбахом Магдебургская школа, которая продолжает дисциплинарно оформляться при содействии Виртуального института науки об образах.[1047] Она демонстративно конкурирует с той наукой об образах, которая представляет собой часть истории искусства («Конечно, уже давно существовали самые разные науки об образах, как, например, картография или история искусства»[1048] – но не «та самая наука об образах»[1049]). Выход за пределы истории искусства здесь преследует намерение не только описать образы, но и добраться до каузальных и эмпирических предпосылок формирования образных представлений.[1050] Хотя при этом едва ли можно встретить в достаточной мере плодотворные попытки эксплицировать образы как медиумы или объединить науки об образах и медиа.

Однако вместе с тем впервые создается новая наука с претензией на статус ведущей: наука об образах, на основе которой, более того, должен развиться «канон наук об образах».[1051] Тем не менее этот спектр дисциплин обладает множеством граней, связанных с противоположными позициями. Так, неясным остается методологический фундамент, на котором наука об образах планирует выстраивать себя в перспективе. Гетерогенность ее подходов в любом случае провоцирует критику недостаточного предметного понимания дисциплины: «Загвоздка в том, что и крайне сложная проработка образов, и переосмысление философской эстетики, и визуальная семиотика – все выдается за содержимое понятия „наука об образах“».[1052] Придать единство этой возникающей междисциплинарной науке об образах должны «общие теоретические рамки»: «Конкретное предложение состоит в утверждении, что образы являются близкими восприятию знаками».[1053] Это позволяет положить в ее основание семиотику[1054] – по примеру общего языкознания. Не только Бельтинг, но уже и Митчелл вкупе с другими историками искусства, такими как Бредекамп и Шульц, остро критикуют подобную позицию науки об образах, которая приравнивает образы к знакам. Семиотика образов представляется им ограниченной, поскольку не охватывает потенциал эмоционального воздействия образов, выстраивается по аналогии с языком и полагается на расшифровку и декодирование. Эту критику, наконец, подтверждает не только желание связать науку об образах с компьютерными визуальными исследованиями, но даже ее обусловленная семиотикой претензия на применимость. При этом образы вовсе не обязательно учитывают разницу между знаком и обозначаемым и не всегда отсылают к чему-то, лежащему за пределами образа. К тому же инструментарий образной семиотики