Сжав челюсти, я протягиваю руку и расстегиваю черный ремень на его талии. Я срываю его, не заботясь о том, что он сломается. Он дергается, а в ответ только ухмыляется.

Он злой.

Я протягиваю ремень между нами, словно держу мертвую змею. С ухмылкой на самодовольном лице он выхватывает его у меня и отпускает мое горло.

В тот момент, когда я делаю глубокий вдох, он обматывает ремень вокруг моей шеи, продевает его через пряжку и затягивает. Мои глаза выпучиваются, как у рыбы, металл впивается в кожу, когда ремень сжимается.

Змея не умерла — она превратилась в питона, обившегося вокруг моего горла.

Мои руки инстинктивно хватаются за пояс, но Зед отбрасывает мои руки.

— Ты можешь дышать, мышонок. Не паникуй.

Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что он прав. Я могу дышать. Только не очень хорошо.

Когда я успокаиваюсь, на глаза наворачиваются слезы, и я бросаю горячий взгляд на Зеда. Его ухмылка только расширяется.

— Думаю, этого пока хватит. — Пробормотал он, наблюдая за моим дрожащим телом. Порывы ледяного ветра, и я дрожу в ответ, мурашки разбегаются по моей обнаженной плоти.

— Теперь встань на колени.

И снова мои глаза расширяются, хотя на этот раз от возмущения.

— Ты, блядь, должно быть…

Он снова затягивает ремень, и я кашляю от напряжения. Посмотрев на него еще раз, я захлопываю рот, поднимаю платье и приседаю, убедившись, что ткань собрана на коленях и подальше от грязной земли.

Я не собираюсь портить это платье, чтобы он мог воспользоваться своей властью.

Держа в одной руке конец ремня, Зед жестом указывает на свои брюки. Рыча, я расстегиваю пуговицы и молнию, чуть не подавившись языком, когда его член вырывается на свободу.

Боже, я не думаю, что когда-нибудь привыкну к нему. Он намного больше того, что считается человеческим. Трахаться с ним просто бесчеловечно.

Задыхаясь, я даже не жду, пока он выкрикнет еще какой-нибудь приказ из своего тупого гребаного рта. Я хватаю его член и заглатываю его одним махом.

Или пытаюсь.

Я не успеваю пройти и половины пути, как он вцепляется мне в волосы, вырывая пряди из моей головы, и резко вдыхает.

— Черт, Адди. Я не со…

Да пошел он.

Борясь с его хваткой, я снова заглатываю его, смазывая языком шелковистость его члена и проводя кончиком по венам и нижней части головки.

Теперь он задыхается.

Я смотрю на него сверху, слезы все еще застилают веки, когда я вбираю его глубже. Он смотрит на меня с благословением и интенсивностью, которая делает его немного безумным.

Рыча от удовольствия, он затягивает ремень, пока мое зрение не потемнеет. Но если он думает, что это меня остановит, то он заблуждается.

Надув щеки, я сосу сильнее. Борясь с его силой, даже когда он высасывает жизнь из моих глаз.

Я обхватываю рукой ту длину, до которой не может дотянуться мой рот, даже когда чувствую, как он прорывается через барьер моего сжатого горла. Я заглатываю его так глубоко, как только возможно, а моя рука все еще не полностью покрывает его длину.

Скручивая руку, я скольжу губами по его члену и думаю о том, как хочу убить его. И пока мое зрение затуманивается, темнота лижет края, я думаю, кто умрет первым.

Один от недостатка кислорода, а другой от недостатка крови, когда я укушу его.

Он застонал еще глубже, его глаза сверкнули, прежде чем загореться ярким пламенем:

— Похоже, этот рот умеет делать больше, чем просто бесполезно угрожать.

Задыхаясь, я провожу зубами по его члену, убеждаясь, что он прочел намерение в моих глазах. Он обнажает зубы.

— Я, блядь, могу, маленькая мышка. Думаешь, я не смогу сломать тебе челюсть, прежде чем твои зубы прорвут кожу? Попробуй.

Я поддаюсь искушению. Но я ему верю. Как только мои зубы вонзятся слишком глубоко, моя челюсть окажется на земле, а шея, возможно, сломается, если он потянет за ремень достаточно сильно.

Я убеждаюсь, что он видит бунт в моих глазах. Я не вынимаю зубы, но и не пытаюсь причинить ему боль. Вместо этого я делаю совершенно противоположное тому, что он ожидает.

Я закатываю глаза к затылку, как будто только что откусила кусочек самого восхитительного десерта, который когда-либо ела, и стону вокруг его члена, вибрация проходит по всей его длине.

Он ругается, ремень немного ослабевает. Я работаю над ним сильнее, пока он не начинает глубоко рычать, звук дикий и наверняка заставляет животных в этом лесу разбегаться.

Хищник на свободе, но это я ставлю его на колени.

— Ты притворяешься, Адди, — говорит он, обращаясь ко мне. — Но не притворяйся, что твоя киска не слюнявится так же сильно, как и твой рот.

Как бы я ни хотела сказать ему, что он ошибается… я не могу. Возбуждение между моими бедрами — достаточное доказательство. Но он не может получить и это. Он не может лишить меня силы и превратить меня в лужу желания и отчаяния. Поэтому я сжимаю бедра и игнорирую потребности своего тела.

Глаза смотрят в его почти безумные глаза, рука в моих волосах сжимается до тех пор, пока я больше не могу двигаться по собственной воле. Это единственное предупреждение о том, что его контроль ослаб. Ремень снова затягивается, и моя голова остается неподвижной, пока он вводит свой член мне в горло.

Я задыхаюсь, слезы льются через веки, но это только еще больше распаляет его. Он вынимает член почти до самого кончика, а затем начинает двигать бедрами вперед, пока мой рот не набивается до отказа.

— Ты собираешься проглотить мою сперму, как хорошая маленькая девочка? — Вырывается у него.

Я не могу ни пошевелиться, ни ответить ему. Единственное, что я могу сделать, это прижаться к нему, когда он глубоко зарывается и изливается в мое горло.

— Блядь, Адди, — рычит он, заливая мой рот быстрее, чем я успеваю глотать. Его семя соскальзывает с моих губ и стекает по подбородку.

Я не могу дышать. Я не могу больше думать. Мои легкие лишены кислорода, и именно тогда, когда я думаю, что потеряю сознание, он с очередным хрипом вытаскивает член, освобождая ремень.

Я глубоко вдыхаю, кашляю и хриплю, пытаясь восстановить все, что потеряла. Воздух. Мораль. Даже часть моих волос.

Но я не потеряла свое чертово достоинство. Не тогда, когда я взяла ситуацию под контроль. Это было на моих условиях, а не на его.

Фыркнув, я вытерла рот и поблагодарила Бога, что на мне была