Густава, Каролина способна только совершать ошибки, и она ему верит. Ее усилий всегда оказывается недостаточно. Каролина надрывалась, стараясь быть идеальной женой. Вы понимаете, что я имею в виду?

Хенрик кивает. Психологическое насилие оставляет тяжелые раны, которые не всегда видны окружающим. Вопрос в том, до чего это могло довести Каролину.

– Моя дочь – мастер скрывать боль. И прятать слезы. Густав хорошо знает, куда бить, чтобы никто не заметил, что происходит. Каролина так одинока. Он изолировал ее от всего и всех.

– Он ее бьет? У вас есть доказательства?

– Нет, но мать всегда знает. Обжегшись на молоке, дуют на воду, но подвергавшаяся насилию женщина этого не делает. Она останавливается, поворачивается и идет к человеку с точно такими же замашками.

– Как у ее брата?

Биргитта поднимает бровь и ставит чашку на блюдце.

– Я поговорил с представителями французской полиции о том, что тогда произошло. Смерть была списана на несчастный случай, но инспектор, который вел следствие, считает, что некоторые обстоятельства выглядели подозрительно. У Педера не было никаких травм, в крови не обнаружили ни алкоголя, ни наркотиков, и тем не менее он утонул в бассейне. Здоровый мужчина. Прощального письма тоже не оставил. Ничего.

– Это было ужасно, – говорит Биргитта, сжимая руки, лежащие на коленях.

– Кто там находился в то время? – спрашивает Хенрик, хотя знает ответ.

– Только мы. Каролина как раз уехала к подруге в соседнюю деревню.

– Я должен спросить о связи между братом Каролины и ее шрамами.

Биргитта молча потягивает чай. Заметно, что она всю жизнь училась не показывать своих чувств. Хенрик отметил эту черту и у Каролины.

– Педер был… Как вам сказать… Уже когда ему было три-четыре года, я заметила, что он был холоден и совершенно лишен эмпатии. Он реагировал… Не знаю, как правильно выразиться. Простите, мне тяжело об этом говорить.

– Я понимаю.

– Когда родилась Каролина, стало еще хуже. Мне постоянно приходилось следить за тем, чтобы Педер не причинил вреда своей сестре. Но я не могла быть рядом сутки напролет. Он ужасно вел себя по отношению к Каролине. Не только физически, но и психологически. Он подавлял ее, изолировал и держал под контролем. Нам не удавалось справляться с ним, наказания на него не действовали. Несколько раз нам казалось, что он может убить ее.

– Вы обращались за помощью?

– То были другие времена. Сегодня так много известно о разнообразных нарушениях психики, но тогда он просто был не такой, как все. Мы стыдились его и пытались справиться с проблемой самостоятельно, но это было, разумеется, невозможно. Сегодня мне жаль, что мы не поступили иначе, но легко быть разумным, когда прошло столько времени.

– Тогда я спрошу напрямую. Каролина могла иметь отношение к его смерти?

– На что вы намекаете? – В глазах Биргитты сверкают молнии. – Полиция ведь признала, что это был несчастный случай.

– Вы знаете, что инсулин исчезает из организма, и невозможно найти доказательств…

– И что же? – говорит Биргитта. – Я не понимаю, какое это имеет значение сейчас.

– Я хочу понять, на что способна Каролина.

– Вам бы лучше сосредоточиться на Густаве, – жестко отвечает Биргитта. – С первого дня их знакомства я знала, что он причинит боль моей дочери. Но девочки… Это мне никогда не пришло бы в голову.

Густав

Заседание правления – это последнее место, где ему хочется быть сейчас, но у него не было выбора.

На тарелке перед ним лежит поджаренная на гриле телятина, и кусок выглядит ровно так, как чувствует себя Густав. Он ковыряет вилкой зеленую спаржу. Соус умами застревает у него в горле, и Густав кладет приборы на стол.

Все сидящие вокруг стола предали его.

Он медленно берет стакан и отпивает глоток воды. Пузырьки газа щекочут горло. Если Густав сейчас же не поставит бокал, он раздавит его в руке.

Расмуссен хочет инвестировать в его идею и готов вложить двести миллионов, но он требует, чтобы Густав ушел и оставил свою долю акций.

– Вы не можете лишить меня права подписи. Это решение принималось без поддержки общего собрания, – говорит Густав и со стуком ставит стакан.

Эти скоты решили сместить его. По причине недоверия. Что за фигня? GameOn без него ничто.

Густав поворачивается к своему адвокату, Матсу, который также присутствует на встрече.

– Разве это законно? Разве правление может без моего согласия неофициально сместить меня с поста председателя? Я ведь владею больше чем половиной акций.

– Компания в данный момент в сплошных долгах, – отвечает Матс. – Но по сути ты прав. Члены правления не имеют права по собственному усмотрению исключать тебя из списка приглашенных на собрание правления. Но в данной ситуации тебе лучше принять это решение.

– Ты допустил серьезные ошибки, – добавляет Стефан, крестный отец Вильмы и ближайший компаньон Густава на протяжении десяти лет.

– Никаких доказательств этого нет, только косвенные улики.

– Если ты не согласишься с нашим решением, мы заявим в полицию. Из фирмы пропали деньги, – говорит один из идиотов за столом. – Большие деньги.

– Которые вот-вот вернутся…

– Я думаю, что у нас нет других вариантов, Густав. Как твой адвокат, советую тебе принять предложение.

– Мы не смогли выплатить зарплату сотрудникам, и развитие бизнеса затормозилось, – говорит Стефан. – Так больше не может продолжаться. Мы оказываем тебе услугу.

– Услугу? – Густав смеется.

– Тебе грозит тюрьма… Мне продолжать? – говорит начальница финансового отдела.

«Не надо было брать ее на работу», – думает Густав.

– Густав. Сдаться – это проявление силы. И это не то же самое, что все бросить. Ты снова поднимешься. Тебе всегда это удается.

Черт, как Стефан может говорить такое? Учитывая, через что Густаву приходится сейчас проходить…

– Мы подготовили заявление для прессы, – говорит Стефан, поправляя свой кричащий галстук. – Официальная версия такова: ты покидаешь компанию по личным мотивам. Все отнесутся с пониманием, ты ведь только что потерял детей.

– Они не погибли, – говорит Густав и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.

– Мы понимаем, как это тяжело, но мы все делаем во благо тебе и нашему бизнесу.

Густав смотрит на директора по продажам, которого он нанял на эту должность. Видел в нем себя. Более молодая версия Густава Йовановича. «Иуда проклятый», – думает Густав и встает со своего места.

Не надо было никого из них брать на работу. Они бы никогда не оказались за этим столом, если бы не он.

Слишком много препятствий. Горы слишком высоки. Раньше это обычно подстегивало Густава и заставляло бороться еще упорнее, однако в последнее время на него навалилось так много, что ему кажется, что он погрузился на дно. Но это надо