В какой-то момент Эстер сделала свое предложение. Жена Барталя не была уверена, была ли эта шутка и делала ли Эстер такое же странное предложение другим женщинам, жаловавшимся на своих мужей. Она была настолько выбита из колеи услышанным, что пропустила последние несколько занятий кружка.

Жена Барталя вздрогнула в темноте и обхватила себя за плечи. Перед тем как заговорить, она некоторое время собиралась с духом:

– Я пожаловалась Эстер на то, что ты пьешь. И она спросила меня, почему я все еще вожусь с тобой…

Ее голос дрожал, она чувствовала себя так, словно все ее несчастья и беды сейчас переплелись в тугой узел, который не распутать.

– …Она сказала мне, что у нее есть кое-что, что могло бы решить мою проблему…

В начале своего супружества Анталь и его жена часто разговаривали друг с другом в темноте, когда лампа была уже погашена, а они чувствовали, что им хотелось еще пообщаться. Теперь Анталь, невольно вспоминая те времена, изо всех сил старался разглядеть фигуру своей жены, чтобы убедиться в том, что те слова, которые произносились, принадлежали именно ей.

– …Так вот, она сказала, что мне следует отравить тебя, тогда я смогу решить свою проблему.

* * *

Жена Барталя запрягла повозку и зажгла лампы по ее бортам, после чего вывела лошадь со двора. Анталь, забравшись внутрь, устроился в углу повозки. Он свесил голову за борт и, пока его жена нахлестывала лошадь, извергал из себя струйки рвоты. Они мчались к доктору Цегеди-младшему в Цибахазе.

Доктору потребовалось всего несколько секунд, чтобы, услышав неистовый стук в дверь и открыв ее, поспешить в свой кабинет и приготовить все необходимое. Вымыв руки из кувшина с водой, который он постоянно держал на столе, доктор велел жене Барталя усадить Анталя на складной стул в центре смотровой комнаты, после чего он поспешно закрепил на шее своего пациента резиновый фартук.

Подойдя затем к шкафу и наклонившись к нижней полке, доктор Цегеди-младший достал причудливый деревянный футляр, в котором хранился зонд для экстренного промывания желудка, и положил его на стол. Отодвинув задвижку футляра, он открыл его. Доктор редко пользовался этим инструментом, и петли пока еще были жесткими. Внутренняя часть футляра была обшита ярким золотистым бархатом.

Доктор аккуратно извлек наружу компоненты желудочного зонда, после чего присоединил длинный шланг к нижнему отводу зонда, а второй, более короткий шланг, к боковому отводу. Затем он смочил конец длинного шланга, который предстояло ввести через горло Анталя, чистой водой, которую он попросил принести жену Барталя. Это должно было помочь продвинуть шланг вглубь горла. Завершая приготовления, доктор вложил Анталю в рот роторасширитель – деревянную пластинку для прикуса – и вставил в него шланг. Он попросил Анталя сглотнуть, ввел ему в горло шланг и велел своему пациенту продолжать делать глотательные движения. Доктор вводил шланг все глубже и глубже, пока тот, наконец, не достиг желудка.

– Дыши глубже! – посоветовал доктор Анталю и стал нажимать на рычаг, наблюдая за тем, как зонд наполняется всем тем, что его пациент съел и выпил за последние несколько часов и от чего он не успел рвотой освободить свой желудок. Жена Барталя стояла неподалеку, прислушиваясь к булькающим звукам, наполнявшим смотровую комнату.

Когда зонд наполнился, пенящееся, пропитанное вином содержимое желудка вылилось в медицинский таз. Смотровая комната сразу же пропиталась его кислым запахом. Процедура повторилась еще несколько раз, пока желудок Анталя не очистился полностью.

Была еще ночь, когда чета Барталей вернулась домой. Анталь проспал до рассвета, но все равно чувствовал себя совершенно измученным. Жандармы могли понять это по той хриплой дрожи, с которой человек, певший раньше в церковном хоре, поведал им свою историю.

К тому времени, когда Барток и Фрическа отправились к дому Эстер Сабо, было уже позднее утро. Главная дорога была переполнена мулами и волами, тянувшими телеги, груженные бидонами с молоком, сеном, мешками с пшеницей, ящиками с гусями. Крестьяне предпочитали привозить свои товары на рынок по утрам, чтобы иметь возможность после обеда заняться виноградниками. Около десяти часов женщины, завершив утренние дела по дому, обычно завтракали со своими детьми, и до жандармов доносился запах теплого хлеба и бекона. На шаг позади жандармов шел деревенский глашатай со своим барабаном.

Когда они подошли к дому Эстер Сабо, ворота и входная дверь были приоткрыты, и просматривался не только двор, но и часть небольшого дома. Эстер находилась во дворе. Стоя спиной к воротам, она что-то кричала своим детям, которые были в доме. Глашатай даже не успел вынуть из рукава свои барабанные палочки, как полицейские ворвались во двор и схватили хозяйку. Один жандарм крепко обхватил ее, в то время как другой застегнул у нее на запястье наручники. Все произошло настолько стремительно, что Эстер не успела ни убежать, ни закричать, и к тому времени, когда она поняла, что случилось, жандармы уже тащили ее через ворота и придорожную канаву на улицу. Эстер напоследок смогла лишь крикнуть двум своим маленьким детям, чтобы они оставались дома.

Несколько дворняг вскочили с нагретого пятачка, где они нежились на утреннем солнышке, и направились к жандармам, высоко задирая морды и оглашая окрестности своим лаем. Глашатай обернулся и замахнулся на них барабанными палочками. Отступив, дворняги продолжили лаять уже с безопасного расстояния. Цыпленок, стоявший возле придорожной канавы, тоже поспешил ретироваться с дороги. Дрозды, которые до этого распевали в живой изгороди, притихли, когда мимо них промаршировали жандармы, крепко сжимая свою подопечную.

От солнца офицеры в своей шерстяной форме вскоре взмокли. Их украшенные плюмажем шлемы съехали на брови, пот струился у них по лбу, по ушам, капал на усы.

Жандармы перебрались с травяного участка вдоль уличной канавы на грунтовую дорогу, деревенский глашатай старался не отставать от них ни на шаг. В погожие дни многие жители Тисакюрта распахивали свои ворота во дворах настежь, чтобы было легче навещать соседей. Таким образом, некоторые из деревенских уже заметили офицеров и с интересом наблюдали за ними через проемы ворот и широкие щели своих заборов.

– О боже! О боже! Боже мой!

Барток быстро оглянулся, затем бросил вопросительный взгляд на Фрическу, и тот кивнул ему в ответ.

Крик донесся со двора, который они только что миновали.

– Здесь жандармы! Мы пропали!

Пронзительный возглас прозвучал в тихом утреннем воздухе, как гром среди ясного неба. Фрическа зажал рукой рот Эстер на случай, если ей тоже захочется что-либо выкрикнуть в ответ. Он