разбирался в ситуации вокруг них, когда речь заходила о новостях, касавшихся политических вопросов или же событий государственного уровня. Однако у него были смутные представления о том, что происходило за пределами столиц. Он ограничивался тем, что время от времени направлял в газету заметки для рубрики «Из повседневной жизни» с описанием экстравагантного соревнования по прыжкам с канатом в какой-нибудь отдаленной деревушке или же о каком-нибудь странном погодном происшествии на периферии. Эти истории ему присылали в бюро местные внештатные корреспонденты. В Будапеште при авторитарном режиме, установившемся вслед за послевоенным хаосом в условиях восстановления страны из руин, происходило так много важных событий, что все, что случалось в провинциях, по мнению Джека Маккормака, не заслуживало внимания читателей. В поле его зрения крайне редко попадали истории, случавшиеся за пределами столичных городов.

* * *

Надьрев

Граф Мольнар с силой потянул за ящик стола, затем принялся дергать и раскачивать его, пока тот, наконец, не поддался. Дерево заскрипело по направляющей раме, и ящик рывком выдвинулся. Граф Мольнар наклонился над ним, словно увядший цветок. На него пахнуло затхлостью старой бумаги. После борьбы с ящиком в воздухе стояла пыль. Хранившиеся в нем папки были набиты так плотно, что многие из них порвались, и бумаги выпирали наружу. Некоторые документы, вывалившись из папок, лежали бесформенными скомканными листами между стыков выдвижных ящиков. Граф Мольнар вздохнул и принялся высвобождать их.

Он прибирался в доме Эбнера. Деревянный поднос на письменном столе был завален старыми почтовыми отправлениями, пустыми конвертами, заметками с каракулями, каталогами, бюллетенями, расписанием поездов в Будапешт – кучей ненужного хлама. Предполагалось, что в небольшом сундуке, который занимал угол кабинета, могут находиться предметы, представляющие хоть какую-то ценность для деревни, однако оказалось, что он использовался Эбнером для хранения личной коллекции старых охотничьих трофеев. Граф Мольнар уже потратил достаточно времени и сил на то, чтобы перебрать и рассортировать содержимое мебели в кабинете, и приберег напоследок решающую битву с ящиками, в которых, как он знал, хранились документы.

Эбнер скоропостижно скончался в конце октября (вскоре после этого и его жена последовала за ним в могилу), и на ноябрьском заседании сельского совета его члены проголосовали за то, чтобы граф Мольнар стал секретарем. Большинство из них вскоре уже пожалели о принятом решении. Если Эбнер обращался с жителями деревни как со своими игрушками, то граф рассматривал их как утратившую дисциплину армию, которая срочно нуждалась под его руководством в мерах воспитательного характера. Буквально через несколько часов после своего избрания на пост секретаря граф начал расхаживать по улицам Надьрева с блокнотом, фиксируя любое замеченное им нарушение, будь то плохо запряженный мул или ягненок, свободно разгуливавший по деревне. Каждый пустяковый проступок удостаивался его пристального внимания, и ничто не могло ускользнуть от его взгляда. Когда он не делал записей о неправильном поведении крестьян, он, следуя своим привычкам старого управленца, заваливал администрацию окружного центра письмами с подробным описанием нарушений, которые, по его мнению, совершал сельский суд.

Официальное назначение графа Мольнара на должность секретаря сельсовета состоялось в среду, девятого января, и первой задачей, которую он поставил перед собой, было наведение порядка в деревенской ратуше.

Практически всю первую половину дня он пересматривал папки с документами. Когда стало темнеть, он зажег лампу, чтобы не упустить что-либо важное при ознакомлении с ними. К обеду он смог перебрать почти все папки. Хмуро посмотрев на мусорную корзину, которая была заполнена доверху, граф потянулся за очередной папкой. Когда он открыл ее, наружу, словно мотыльки, выпорхнули и приземлились рядом с ним бумажки с рукописными записями. Граф принялся по одной поднимать их с пола и подносить к свету, чтобы прочесть. Завершив чтение, он осознал, какой компромат находится в его распоряжении.

Граф Мольнар повернулся к пишущей машинке, вставил чистый лист бумаги и приступил к работе. Он искренне надеялся на то, что администрация окружного центра не проигнорирует хотя бы это письмо.

Новая анонимка

Надьрев Апрель 1929 года

От дома графа до деревенской ратуши было рукой подать, и обычно он не торопясь прогуливался, возвращаясь на работу после обеденного перерыва.

Однако даже в погожие дни он не был склонен отвлекаться от своего маршрута и сбавлять темп, чтобы погрузиться в непринужденную атмосферу, которая обычно царила в деревне теплыми вечерами. Весной жители Надьрева часто оставляли свои ворота открытыми, и граф, если бы только захотел, мог бы, слегка задержавшись, заглянуть во дворы и увидеть, как пожилая женщина заплетает косички молодой девушке, или же как старик отдыхает на ступеньке крыльца, положив голову на колени своей жены. Но граф не желал задерживаться на пути к работе. Он действовал как машина, а не как живой человек, которому свойственны некоторые слабости. Он видел себя функциональным винтиком в крупном и крайне важном механизме.

Внутри деревенской ратуши было тихо. Иногда, правда, до графа доносились странные скрипы и стоны, которые нервировали его. Графу начинало казаться, что старое здание живет своей жизнью.

Сейчас граф остался в ратуше один, поскольку деревенский глашатай вышел зачитать сводки новостей и должен был вернуться не раньше чем через час.

Помещения в ратуше внутри всегда были чистыми, их подметали два раза в день и раз в неделю мыли полы, поэтому клочок бумаги, валявшийся в основной зале, сразу же бросился графу в глаза и привлек его внимание. Он выглядел словно белая лодка в сером море.

Граф наклонился и поднял бумажный лист. Это была записка, сложенная вчетверо. Бумага смялась, и, когда он развернул ее, издала в тишине залы хрустящий звук.

Почерк был достаточно разборчивым. Граф, однако, не мог определить, была это женская рука или мужская. Насколько образован был автор? Как показалось графу, где-то на уровне третьего класса. Граф поискал подпись и, не обнаружив ее, почувствовал, что в нем закипает гнев.

Он уселся за свой письменный стол, положил записку перед собой, осторожно разгладил ее ладонью, затем приподнял за верхний угол и поднес к свету, как детектив, высматривавший отпечатки пальцев. После этого граф перечитал анонимку, на этот раз более внимательно, и задумался.

Почему ее подбросили сейчас?

Это была первая анонимка по столь серьезному вопросу, появившаяся с момента его избрания на должность секретаря сельсовета. Эбнер получал их целыми охапками.

Граф достал старую папку Эбнера и, держа в руке новую анонимку, принялся пересматривать старые. Он пытался найти совпадение по почерку или по стилю письма. И чем больше он занимался своими поисками, тем сильнее его охватывал гнев: ведь он предупредил председателя