Граф Мольнар достал чистый лист бумаги из аккуратной стопки, которую держал в верхнем ящике стола, осторожно закрутил его в валик пишущей машинки и принялся печатать:

Кому: Председателю окружного Королевского суда Хенрику Александеру

Поскольку мои предыдущие письма Вам, касающиеся заявлений о подозрительных смертях многолетней давности, остались без ответа, возможно, Вас заинтересует это последнее анонимное письмо, поступившее буквально сегодня…

Первомайский праздник

Май 1929 года

Тетушка Жужи постукивала ботинком в такт музыке. Ее толстые бедра слегка покачивались. Чуть-чуть наклонившись, она, выражая свой восторг, щелкнула пальцами и описала рукой небольшую дугу.

Музыка и теплое солнце действовали на нее как бальзам после изматывающей поездки в поместье Юренак. Небольшой танец, который она исполнила, неторопливо поворачиваясь и прищелкивая пальцами, помог ей расслабиться и немного взбодриться.

Тетушке Жужи всегда нравилась хорошая музыка. Она покупала у уличных торговцев за сущие пустяки сборники песен и приносила их домой, чтобы ее внуки выучивали их. Иногда она встречала в этих сборниках песни, которые она пела еще ребенком. В детстве ее всегда привлекали звуки скрипки, она немедленно бросалась туда, откуда они доносились, и начинала подпевать уличному музыканту вместе с другими детьми. Когда она была совсем молодой, то старалась петь громче остальных, когда стала постарше – лучше их. У ее отца тоже была скрипка, и ее звук отличался от всех других скрипок. Тетушка Жужи сразу же узнавала отцовский инструмент, где бы ее отец ни играл на нем.

Ребенком она приезжала на первомайские праздники на скрипучей телеге вместе с другими смуглыми цыганскими детьми, усаженными в несколько рядов. Ее дядя или отец держали вожжи и пели всю дорогу, и туда, и обратно. Их скрипки в потертых футлярах лежали у их ног, а дети потихоньку подпевали им.

Помещик Юренака продавал свиней. У него была большая золотая цепочка от часов, которая свисала с жилетного кармана, словно отдельное украшение. Его поместье было одним из самых больших из находившихся поблизости от Надьрева, и он держал целый парк красивых экипажей. Тетушке Жужи еще не доводилось видеть таких великолепных карет, запряженных царственными белыми лошадьми. Владелец Юренака давал в аренду эти экипажи для балов и других торжеств в Сольноке, предлагая заодно и возничих в цилиндрах и фраках. Каждый год он устраивал весенний фестиваль, который организовывали на фоне его величественного особняка на лужайке, заполненной множеством музыкантов, фокусников, продавцов сладостей и рассказчиков историй. Тетушка Жужи каждый год с нетерпением ждала этого события.

В этом году она с особым предвкушением ждала этого праздника, надеясь, что он сможет избавить ее от одиночества, которое последнее время поселилось в ее жизни. Она потеряла своего дорогого старого пса и до сих пор чувствовала ранящую пустоту в душе и боль от его отсутствия. Она не могла пройти мимо кострища во дворе, не вспомнив о том, как ее друг любил лежать рядом с ним. Она не могла смотреть на кролика, бегущего по ее двору, без воспоминаний о том, как ее пес в таких случаях вскакивал и бросался в погоню. Иногда ей казалось, что она все еще слышит его медленное, размеренное дыхание, которое было для нее самым действенным успокоительным. Тетушка Жужи часто возвращалась в своей памяти в день его смерти, которая сопровождалась долгими конвульсиями. Она опустилась на землю рядом с ним и наполовину, насколько могла, затащила его к себе на колени, чтобы он напоследок побыл с ней вместе.

Примерно в то же время Мара переехала жить к крестьянину, чей дом находился в нескольких минутах ходьбы от дома тетушки Жужи. Внуки тетушки Жужи по-прежнему приходили в ее дом (который, согласно распоряжению сельского совета, теперь официально принадлежал Маре), словно они продолжали там жить. Они навещали ее – и чтобы перекусить, и чтобы поспать на своих старых кроватях. Мара так же часто, как и раньше, бывала у тетушки Жужи, однако теперь она все же не жила здесь, и бывшая повитуха остро чувствовала это.

Страдая от одиночества, тетушка Жужи занялась поисками старых друзей, с которыми можно было бы пообщаться. Различные праздники, фестивали, ярмарки были излюбленным местом встреч для цыган. Некоторые цыганские семьи объехали практически все весенние ярмарки, не поленившись добираться сюда таборами из таких далеких мест, как Трансильвания и Чехословакия. Для тетушки Жужи они являлись не только друзьями, но и клиентами, и не в ее правилах было пропускать встречи с ними, если только она могла осилить необходимое для этого путешествие.

«Здесь жандармы!»

Тисакюрт Первая неделя июня 1929 года

Анталь Барталь открыл массивную дверь отделения жандармерии и поспешил внутрь. Резкий порыв ветра ударил ему в спину прежде, чем дверь снова захлопнулась за ним. Оказавшись внутри помещения, Анталь на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание. На самом деле входная дверь была не такой уж тяжелой, и ее мог бы открыть даже ребенок, приложив силу обеих рук. Но Анталь был слишком слаб, поэтому и это небольшое усилие выбило его из колеи.

Жандармерия располагалась в низком здании со скатной крышей, увенчанной куполом, похожим на цилиндр джентльмена. Она находилась недалеко от пыльной площади, прямо напротив смотрового кабинета доктора Цегеди-младшего, который принимал здесь своих пациентов, как и в Надьреве, один день в неделю. Анталь проходил мимо отделения жандармерии каждый день, однако заходил туда крайне редко. Он мог пересчитать на пальцах, сколько раз ему довелось бывать здесь. С тех пор как он заходил в отделение последний раз, в помещении ничего не изменилось. От мебели из темно-коричневого дерева все так же исходил застарелый, затхлый запах, на спинках скамей по-прежнему виднелись царапины и зазубрины, по углам набились скатыши пыли.

Помещение было обставлено весьма скудно, но при этом выглядело загроможденным. Офицеры жандармерии сидели за большими деревянными столами, которые были обращены фасадом к посетителям, образуя некое подобие крепости. Анталь направился к ним на дрожащих ногах. Он старался идти так быстро, как только мог, его сердце бешено колотилось от волнения. Со стариком никогда раньше не случалось ничего столь драматичного, и ему не терпелось все рассказать.

Офицеры жандармерии Барток и Фрическа последние несколько лет были прикомандированы к отделению Тисакюрта из штаб-квартиры в Тисафельдваре. Предполагалось, что они будут осуществлять пешее либо конное патрулирование, но чаще всего их можно было застать за своими столами, занимающимися бумажной работой либо