Кронберг наклонился и осторожно надел Дэнди на шею корзинку. Затем он сунул руку в карман, вытащил записку, которую приготовила его жена, и засунул ее за ошейник собаки. После этого он похлопал Дэнди по боку, и пес побежал в ту сторону, откуда они пришли. Кронберг некоторое время понаблюдал за тем, как Дэнди мчится по грязной дороге с корзиной, которая раскачивалась на его шее. Собака направлялась к мяснику, который, достав из-под ошейника записку и прочитав ее, должен был выполнить семейный заказ. Дэнди знал, что дома его ждет угощение в том случае, если он не притронется к тому мясу, которое мясник положит в корзину, находящуюся всего в нескольких сантиметрах от его носа.

Войдя в свой кабинет, Кронберг снял пиджак и шляпу и повесил их рядом с дверью. В большое окно струились лучи яркого солнца, и в помещении пахло нагретой кожей и разогретым деревом кабинетной мебели. Кронберг сел за стол, заваленный различными документами, бумагами, письмами и папками. Среди них была и новая папка по делу об убийстве в Тисакюрте, к расследованию которого недавно был привлечен Кронберг.

Вскоре в кабинете появился его друг Барни Сабо[31], репортер, которого в городе называли Редактор. Янош Кронберг и Барни Сабо встречались каждое буднее утро в кабинете прокурора. Барни зачитывал Кронбергу новости, выбрав статьи, которые могли представлять интерес для прокурора, из множества газет, как областных, так и национальных. Пока Барни читал, Кронберг сидел неподвижно, сложив руки пирамидой и положив на них подбородок, часто с закрытыми глазами, чтобы лучше представить себе то, о чем шла речь в той или иной статье. Иногда Кронберг останавливал Барни, словно дирижер, делающий движение оркестру своей палочкой, и двое мужчин принимались обсуждать очередную историю. У Кронберга была привычка рисовать в воздухе диаграммы, знаки, цифры, и прокурор вместе с Барни на какое-то мгновение устремляли взгляд в ту точку, где был обозначен очередной условный рисунок Кронберга.

Как только дело об убийстве в Тисакюрте попало к нему в руки, Кронберг обратился к Барни с просьбой рассказать ему все, что тот знал об этой деревне. Когда Барни был моложе, он работал начинающим репортером регионального еженедельника, освещавшим события в деревнях на Тисе, поэтому он смог ознакомить Кронберга с ситуацией в них, по крайней мере, в общих чертах.

Сейчас Кронберг откинулся на спинку стула и открыл папку с делом Тисакюрта. Папка пока еще не успела стать пухлой, но в ней уже накопилось на удивление много газетных статей под громкими заголовками. Новость об убийстве, совершенном супругами Мадараш, была опубликована новостными изданиями даже в самых отдаленных уголках Венгерской равнины. Кронберга всегда поражала та скорость, с которой горячая новость могла появиться в самых отдаленных местах. Репортеры всегда падки на горячие новости, пусть даже основанные на жареных фактах. Прокурор давно уяснил себе это. Он понял, что нужно выбрать из журналистского сообщества одного репортера и держать его рядом под своим контролем. В Сольноке его человеком был Барни Сабо.

Когда супругов Мадараш перевели в Сольнок, они, по существу, повторяли здесь на допросах то же самое признание, которое они сделали жандармам в Тисакюрте, добавляя к нему лишь отдельные новые детали. Они утверждали, в частности, что мать Юзефа несколько раз пыталась убить своего мужа, подсыпая ему в суп ржавчину и металлические опилки, прежде чем они вмешались. Старухи уже не было в живых, поэтому она не могла выступить в свою защиту.

Жандармы Тисакюрта все еще продолжали расследование, пытаясь добиться признания от Эстер Сабо и повитухи Кристины Чордаш и разобраться, какую роль они сыграли в деле супругов Мадараш. Анталь Барталь тем временем поправился.

Кронберг закрыл папку с делом Тисакюрта и отложил ее в сторону, после чего взял со стола еще один документ, который был направлен в его адрес. Это было сопроводительное письмо из канцелярии председателя окружного Королевского суда, которое было прикреплено к написанной от руки записке.

Текст сопроводительного письма был кратким: «Эта записка была переслана нам в апреле секретарем сельского совета в Надьреве. Он не знает ее автора. Может быть, стоит проверить? Тисакюрт находится недалеко от Надьрева».

Кронберг внимательно изучил записку, прилагавшуюся к сопроводительному письму. У него возникло предположение, что она была написана женской рукой:

В Надьреве это всем хорошо известно, в этом замешаны многие женщины деревни. Мужчины здесь по-прежнему умирают, а власти ничего не делают. Отравительницы спокойно продолжают свою работу. Это моя последняя попытка. Если она не удастся, значит, на свете нет справедливости.

«Надьрев – это осиное гнездо»

Надьрев Суббота, 29 июня 1929 года

Вряд ли нашелся бы хоть один житель деревни, который с рассвета не побывал бы на площади, готовясь к предстоящему празднику. Столы сюда перетащили из корчмы еще прошлым вечером, а стулья и скамьи принесли из церкви и домов, находящихся недалеко от площади.

Кузнец вынес из своей мастерской верстаки и накрыл их досками, именно здесь расставили большинство горшков, кувшинов и больших оплетенных бутылей. Еды наготовили достаточно, чтобы кормить всю деревню до конца лета, причем это были не только привычные всем деревенским жителям блюда: гуляш и суп леббенч, – а мясо и птица всех видов: гуси (птицы были прекрасно откормлены благодаря девочкам, которые каждый день выводили их на луг), утки, поросята, не говоря уже об изобилии разнообразных овощей и фруктов. На столах особо выделялись спелые арбузы, которые прекрасно уродились в результате сухой погоды. Была также всевозможная выпечка, включая огромные пятикилограммовые буханки, специально приготовленные пекарем для этого случая. На десерт предлагались пирожные и имбирные пряники.

На всей площади стояли совершенно неотразимые ароматы. Тетушка Жужи даже подняла повыше голову, чтобы как следует принюхаться к ним. Она втиснулась на скамью рядом со своей дочерью. У ее ног стояли пустые корзины, в которых она принесла цветы. Теперь букеты украшали не только ее стол, но и соседние. Бывшей повитухе было приятно смотреть на них. Этой весной цветы у нее в саду выросли на славу, и она была рада поставить их на праздничные столы.

Тетушку Жужи немного стесняло ее праздничное платье, которое было слишком жестким и поэтому причиняло ей определенные неудобства. Воротник у него был намного выше, чем на ее повседневных платьях, чтобы на нем могла разместиться ручная вышивка – белые цветы на темно-синем фоне, характерные оттенки для праздничной одежды жителей Венгерской равнины.

Юбка у бывшей повитухи была синей с блестками, в форме колокола, со