Изабель попыталась уклониться от Эрика, но не смогла. Он легко отнял у неё письмо и разорвал его на сотню маленьких кусочков.

Девушка смотрела на него, после чего приблизилась, тяжело вздохнув.

— Эрик. Всё сказанное применимо к тебе и сейчас, — протянув руку, она аккуратно сняла с него маску. Мужчина нахмурился, но не сопротивлялся. — Ты сегодня… себя превзошёл. Каждым своим появлением ты крал всё внимание зрителя. Чёртов эгоист, ты своей харизмой никому не позволил блистать во всей красе.

Он опустил взгляд, перебирая пальцами пышные кудри девушки.

— Ты была так великолепна, когда пела реквием… Я должен был тебе соответствовать.

— Лжец, — она мягко сжала его руку и невесело улыбнулась. — Эрик… я в самом деле тебя ревную.

Он вскинул брови и прыснул от смеха.

— Не смейся! — пробурчала девушка. — Я серьёзно.

— Да будет тебе известно, моя неистовая Гера, что я ревную тебя в тысячу раз сильнее.

— Эрик, — она покачала головой, тяжело вздохнув. — Другие не знают, как мне тяжело петь. И никогда не узнают. Эта тайна принадлежит тебе одному.

— Это не мешает другим мужчинам провожать тебя взглядом.

— В таком случае, — Изабель улыбнулась, — может, перестанешь наряжать меня в эти вызывающие тряпки?

— И лишить самого себя твоего совершенства? — с этими словами он обошёл девушку со спины, опустил ладони на талию и зарылся носом в волосы, вдохнув их аромат. — Ни за что.

Изабель вздрогнула, когда он поцеловал её за ухом, пальцами выводя узоры на животе. Она закрыла глаза, выгибаясь от пробежавших по телу мурашек.

— Ладно, — произнесла она. — По крайней мере, когда появится живот, ты не заставишь меня надеть ничего подобного.

— Кто тебе это сказал? Ты будешь прекрасной будущей мамой в ореоле моего обожания.

Изабель хотела возразить, но Эрик коснулся губами её шеи, и все аргументы мгновенно улетучились.

Она опустила ладони на его руки, прижавшись спиной к его телу, закрыв глаза. Подумать только, а ведь ещё вчера они друг с другом огрызались, готовы были разорвать на куски и сходили с ума от затянувшегося молчания.

Изабель заулыбалась, скосив на мужчину взгляд, кончиками пальцев поглаживая его обручальное кольцо.

— Милый… это же твоя гримёрная.

— Была когда-то, — он медленно накручивал прядь её волос на палец. — Когда я был жив.

— Эрик…

— Потом, — вздохнул он, — я тайком пробирался отсюда в секретные ходы. Ну как… тайком? Мои ожоги были свежи, я с трудом чувствовал собственное тело, одежда кололась и давила на свежие раны. Я был неуклюжей развалиной.

— Боже мой…

— Так меня и обнаружил прежний владелец театра Пьер Бодлер: я от боли потерял сознание у двери в гримёрную.

— И при этом думал только о мести, — она покачала головой. — Эрик… хоть бы раз себя пожалел.

— Жалеть себя, жизнь моя? О… знала бы ты, как я ненавижу себя до сих пор, — он прерывисто выдохнул. — Да и… тогда я думал, что в любую секунду боль добьёт меня, что я уйду, не успев отомстить. Я не ел. Я не спал. Я жил одной лишь ненавистью. И тогда я перестал быть сам на себя похожим. Превратился в костлявый скелет с ожогами и безумным взглядом.

Изабель сжала губы в линию, крепко стискивая ладони Эрика.

— Пьер… — он вздохнул, — сначала испугался. Привёл меня в чувства, позаботился о ранах. Он узнал меня. Понял, кто мстил за семью Валуа, кто убивал в Opéra Garnier.

Мужчина выдержал паузу.

— Он… решил мне помочь.

Изабель вытаращилась на Эрика, обернувшись.

— О, это не ещё не всё. К нашему плану он привлёк и моего секретаря, — Эрик кивнул на письма. — Того, кто разбирал мою почту, кто отвечал за моё расписание, кто на моих похоронах стоял белее мела и не мог произнести ни слова. Гаскона Мартена.

Изабель ахнула.

— Ты зря спрашивала его о моём прошлом, счастье моё, — он провёл по её лицу костяшками пальцев. — Гаскон бы ни за что не рассказал тебе об этом, не выдав своего участия в преступлении. Да и, к тому же… он поклялся. Поклялся, что эта тайна умрёт вместе с ним.

— Гаскон способен держать слово? Никогда бы не подумала.

Эрик невесело хмыкнул, вглядываясь в её лицо. Его лоб вновь прорезала знакомая злополучная вертикальная морщинка.

— Ты не поверишь, но до того, как стать директором, он был… нелепым. Кресло начальника пробудило его скрытые таланты.

Изабель глубоко вздохнула. Она часто конфликтовала с Гасконом, устраивала ему громкие скандалы, не соглашалась с ним. И всё же, он знал, как делать деньги, знал, как превратить творчество в прибыльный бизнес.

И он принимал участие в судьбе Эрика. Он помог ему, он не остался в стороне, он поступил, как настоящий друг.

Неужели и в Гасконе было что-то хорошее?

Пускай «хорошее» и обозначало зверскую, кровопролитную месть.

— Поэтому он так настойчиво толкал тебя в мои объятия, — продолжил Эрик. — После… Бала повешенных я не общался ни с Пьером, ни с ним, ни с кем-либо ещё. Писал партитуры, срывал постановки, доводил до истерики артистов. Но в целом — я замкнулся в себе. Решил похоронить Эрика де Валуа. Окончательно. Сбежал от реальности в роль, — он хмыкнул. — Ну а ты… ты пришла, моя перепуганная пташка, ты запела. И я был уничтожен.

Изабель вздрогнула, невольно проведя ладонью по лицу и отведя взгляд.

— Ничего в нём особенного нет. У Косет сопрано гораздо мощнее.

— Ангел мой, ты соскучилась по комплиментам? — он едва заметно улыбнулся, обжигая девушку взглядом. — Тебе достаточно сказать прямо, и я буду восхвалять тебя до тех пор, пока ты не возненавидишь меня.

Он поднёс ладонь Изабель к губам, поцеловал костяшки пальцев, потом коснулся губами запястья, предплечья. Его поцелуи были воздушными, невесомыми, но девушка всё равно вздрагивала, словно они оставляли ожоги.

— Эрик, — выдохнула она, — не беспокойся, я тебя и без комплиментов возненавижу.

Она обернулась, встретилась взглядом с мужчиной. Его губы были так близко к её губам, что она ощущала их жар.

— Вот как? — он улыбнулся, прильнув к девушке. — Что ж, ненавидь меня. Истово, самозабвенно, пылко. Скандаль со мной, разрушай меня, стирай в порошок. Скрывай за яростью обожание.

Изабель прерывисто вздохнула, когда объятия Эрика стали до боли тесными, крепкими, из которых было невозможно выбраться. Впрочем, девушка и не пыталась. Робко улыбаясь, она игриво принялась водить пальцем по груди мужчины — по тому месту, где под рубашкой у него был ожог.

— Ты ведь даже не скрываешь, что тебе понравилось наше… «примирение».

— Я бы повторил.

— Эрик! — девушка вспыхнула. — Премьера состоялась! Ты уже не оправдаешь свою пошлость волнением!