Роберт ответил:

– Нет, Гюи.

– А мне так хотелось сыграть, папа!..

– Знаю, Гюи.

Роберт потерял всякую надежду. Он слушал, слушал, но ни один звук не извещал о приближении людей. Должно быть, им что-то помешало на пути – вода или большой обвал кровли. В его сердце больше не было ни надежды, ни горечи.

Осторожно опустил он на землю тело Пата и обнял рукой плечи Гюи. Он никогда не уделял Гюи много внимания. Гюи был слишком похож на него самого, слишком молчалив и сдержан. Теперь Роберт твердил себе, что недостаточно любил Гюи.

Он хотел поговорить с сыном, но это было трудно, язык его не слушался, говорил не те слова. Он закашлялся, и у него стало солоно во рту и что-то потекло изо рта, подобно этим непослушным словам.

Время шло. Последний слабый вздох шевельнул грудь Гюи. Гюи умер, думая о матче, в котором ему никогда не придется участвовать, умер подлинно от разбитого сердца.

Роберт поцеловал его в лоб, попытался сложить ему руки, как сложил руки умершему Гарри. Но у него уже не было сил сделать это; у него не было сил даже кашлять. Мысленно прочитал он «Отче наш».

Мысли Роберта путались. Ему было странно, что он умирает последним, что он, чахоточный, пережил столько здоровых людей. Ну вот, не говорил ли он всегда, что кашель его не убьет?.. Да, теперь он его уже не убьет. Он не сознавал больше, где находится… он снова был на Уонсбеке, удил рыбу вместе с Дэвидом, его маленьким сыном, учил его забрасывать удочку… смотрел, как Дэвид вытаскивает свою первую добычу – маленькую пятнистую форель… «Ого, Дэви, мальчик, это замечательно! Смотри, какая она красавица!»

Время шло. Роберт пошевелился, открыл глаза… зажег последний огарок, подумав, что жалко оставлять его. Раз это можно, он не хотел умирать в темноте.

Свеча осветила желтым светом неподвижные, призрачные очертания мертвецов. Роберт понимал, что скоро и он будет мертвецом. Он не чувствовал страха, не чувствовал ничего. Но напоследок ему пришло в голову, что надо бы написать Дэвиду… Дэвид всегда был его любимцем.

Он порылся в кармане и достал записную книжку, карандаш и листок бумаги. С трудом собрал мысли и написал:

«Дорогой Дэвид, ты получишь это, когда меня найдут. Мы застряли в Скаппер-Флетс. Мне удалось позвонить наверх, и Баррас велел идти к старой шахте, но обвал нам помешал. Очень большой обвал. Гюи только что умер. Он не мучился. Скажи матери, что мы молились. Я надеюсь, что ты добьешься чего-нибудь настоящего в жизни, Дэви. Твой папа».

Он подумал мгновение, не сознавая этого, и приписал на обороте:

«P. S. У Барраса, видно, все-таки есть планы старых выработок, потому что его указания были правильны».

Он сложил листок и сунул его под фуфайку, на костлявую грудь. Сидел, привалившись мешком к обломкам кровли, словно задумавшись. Какие-то бесформенные обрывки тьмы застилали сознание. Он закашлялся привычным кашлем, с которым сроднился, который был частью его самого. Потом его тело медленно соскользнуло вниз и растянулось на земле. Он лежал на спине, раскинув руки, словно умоляя о чем-то. Мертвые глаза были открыты. Так лежал он среди своих мертвых товарищей. Свеча постепенно оплывала, пока не потухла.

Часть вторая

I

Заключительное заседание суда, официально расследовавшего на основании статьи 83 закона об угольных копях причины и обстоятельства катастрофы в «Нептуне», близилось к концу. Зал муниципалитета на Лам-стрит был до того переполнен, что можно было задохнуться, а снаружи стояла в ожидании огромная толпа, и ее напряженное ожидание словно просачивалось вместе с лучами полуденного солнца сквозь высокие, в свинцовых переплетах окна в насыщенный человеческими испарениями зал. За судейским столом сидели: председатель суда, королевский адвокат, достопочтенный Генри Друммонд, технический эксперт и главный инспектор охраны труда в копях. В ближайшей к ним части зала находились районный инспектор и мистер Дженнингс, местный инспектор, – оба в качестве представителей министерства горной промышленности, – мистер Линтон Роско, адвокат, выступавший по поручению мистера Джона Бэннермана, нотариуса из Тайнкасла, в качестве защитника Ричарда Барраса, член парламента Гарри Нэджент и Джим Дэджен – представители Союза горняков Англии, Том Геддон – от слискейлской организации Союза, мистер Уильям Снегг – адвокат из Тайнкасла, защищавший интересы семей погибших, и, наконец, полковник Гэскойн – представитель лорда Келла, владельца участка, на котором расположены копи. В первом ряду сидели Баррас, Артур, а дальше – Армстронг, Гудспет и другие ответственные служащие «Нептуна». За ними – три ряда свидетелей, среди которых были Дэвид, Джек Риди, Гарри Огль и еще некоторые обитатели Террас. Свидетели помещались непосредственно за спиной Нэджента. Дальше, в глубине зала, сидели родственники погибших, все больше женщины в глубоком трауре, некоторые без шляп, в платках, все немного ошеломленные, плохо разбиравшиеся в том, что происходило, полные благоговейного страха. Остальная часть зала была набита шахтерами и городскими обывателями до того, что яблоку негде было упасть.

Согласно установившемуся в судебной практике правилу, следствие было начато лишь спустя некоторое время после катастрофы. Но 27 июля 1914 года начался процесс, и суд заседал вот уже целых шесть дней; зал гудел голосами, пятьдесят четыре свидетеля были допрошены по нескольку раз, задано пятнадцать тысяч вопросов, слова летели от одного к другому, сотни, тысячи гневных, убеждающих, горьких слов. Говорил Геддон – со свойственной ему бурной горячностью, теряя поминутно нить аргументов, и его строго призывали к порядку. Говорил Джим Дэджен – мягко и нескладно, поддерживая спокойные и логичные выступления Нэджента, полковник Гэскойн сыпал техническими терминами судебных отчетов, статьями законов и сведениями о геологической формации; выступал Линтон Роско, опытный оратор, в совершенстве владевший искусством жеста и гладко округленных периодов.

Но сейчас все уже близилось к концу, быстро близилось к концу. Линтон Роско стоял у своего места – внушительная осанистая фигура, массивная челюсть, отвислая нижняя губа и цветущий румянец, наводивший на мысль об усиленном употреблении портвейна. Линтон Роско с двух часов вел вторичный опрос свидетелей и теперь с широким мелодраматическим жестом повернулся к судье.

С у д ь я. Вы желаете сделать какое-нибудь заявление, мистер Роско?

Л и н т о н  Р о с к о. Я бы желал опросить мистера Ричарда Барраса, сэр. Я полагаю, что если еще в последний раз вызвать его, то можно будет сделать надлежащее заключение по данному делу.

С у д ь я. В таком случае – пожалуйста,