Рощин узнал по голосу Варова. Нужно ударить во фланг. Но как различить этот фланг в кромешной темноте?

Ориентируясь на выстрелы, Рощин открыл огонь. Никогда потом после этого страшного боя во тьме он не мог вспомнить, как стрелял.

Пять патронов — обойма в винтовке Федорчука, три патрона в винтовке Земцова спасли положение. Справа послышался шум поспешно удалявшейся группы. Японцы отходили к границе, так и не поняв, что имели дело всего с двумя бойцами.

Надо было спешить на соединение к своим, но Рощин не знал где начиналась тропа, по которой они про шли на Сторожевую. Снова начался бег — трудный, через цеплявшиеся за одежду кустарники. Ближе к болоту наткнулись на надломанные верхушки кустарника — примету, оставленную три дня назад Варовым.

Стрельба позади приближалась. Болотная жижа засасывала ноги, не пускала, связывала. Невидимые в темноте кочки вставали неожиданно впереди, через них спотыкались, падали. Когда Федорчук рухнул и, высоко подняв голову от заливавшей лицо болотной жижи, бессильно забарахтался, жадно глотая воздух, Рощин кинулся к нему. Опустившись на четвереньки, взял на себя Земцова и, шатаясь, поднялся. Свободной рукой Рощин хотел помочь Федорчуку, но он отрицательно покачал головой.

Группу Зудилина догнали на середине болота. Еще издали Рощин узнал шагавшего сзади Новожилова Впереди него цепочкой растянулись задержанные. В голове группы шел Зудилин.

— Где Варов? — поравнявшись с Новожиловым, спросил Рощин.

— Не знаю… Взводного спросите, — отозвался тот, принимая раненого Земцова.

— Где Варов? — тише спросил Рощин. Но в его голосе зазвучали нотки, которые не разрешают не отвечать.

— Оставался со взводным прикрывать отход, — доложил, останавливаясь, Новожилов. — Меня лейтенант отправил с нарушителями вперед. Потом сам прибежал, а Варова нет.

— А это что? — показал Рощин на Икари, несшего на себе солдата.

— Ранило случайно шальной пулей, не бросать же… Вот он и проявляет заботу о подчиненном. А то все требовал, чтобы его несли солдаты.

— Этого делать нельзя, передать солдату, — распорядился Рощин.

— А вы несли? — вдруг озлился Новожилов. — Пусть прет, он здоровее, — но тут же приказал Икари передать раненого солдата. Капитан охотно выполнил приказ и поклонился Рощину.

Старший лейтенант ускорил шаги и догнал понуро плетущегося впереди Зудилина. Правая рука у него была на перевязи.

— Вот, подцепили, — опережая Рощина, проговорил он, показывая на руку.

— Где Варов? — спросил Рощин.

— А он вас не встретил? — с испугом отозвался Зудилин.

— Где Варов? — жестко переспросил Рощин, преграждая ему дорогу. Зудилин остановился. Он не то с испугом, не то со злобой смотрел на командира батарей.

— Я приказал прикрывать… Чтобы вы не влипли. Чтобы вам не опасно, — быстро заговорил он. — Командир дороже пяти бойцов… Я не за себя… Я за всех.

— Ты что же, взводный, воевать готовишься или струсил? — с яростью спросил Рощин. Рука его нащупывала кобуру.

Не надо, товарищ старший лейтенант, — удержал его оказавшийся рядом Федорчук. — Потом будешь разбираться с ним, — уговаривал он.

— Вы видите? Вы видите? — взвизгнул Зудилин. — Он меня…

— Молчал бы, лейтенант, — буркнул Федорчук. Впереди послышались всплески воды.

— Стой! Кто идет? — раздался оттуда голос Козырева.

— Рощин.

— А-а, — черт! Споткнулся… Друг… друг… Анатолий! Ты что же? — добежав. Козырев обнял Рощина за плечи. — Как дела?

— Плохо… Плохо, Кирилл. Двоих потерял: Земцова тяжело ранило, а Варов — не знаю где.

— Как не знаешь?

— Варова где-то бросил Зудилин.

— Как бросил?

— Он сам… Сам побежал вперед, — быстро заговорил Зудилин. — Я ему крикнул. Он не выполнил мой приказ. Побежал к японцам.

— Почему не стреляли? — строго спросил Козырев.

— Неправда! Вин крычав «ура», — вмешался Федорчук. — А вы нащо наговариваете?

Он не к ним. Он на них. Но силы неравные, — сбивчиво объяснил Зудилин. — Я говорил Рощину, не нужно их трогать…

— Потом объяснитесь, — грубо оборвал Козырев. — Что-то вас много, — обратился он к Рощину.

— Задержали четверых: офицера и трех солдат. Сколько уложили, не знаю, — ответил Рощин.

— То-то они гвоздят. Не знаешь… как фамилия офицера?

— Икари. Капитан.

— Ну? — удивился Козырев. — Он за мою голову белогвардейцам пять тысяч объявил, а за встречу — десять… Посмотреть хочется… — Когда жандармский офицер поравнялся с ними, Козырев проговорил: — Встретились, господин Икари. Козырев.

— О-о! — вытянулся Икари. — Господин капитан Козырев? Очень хорошо! Очень!..

Когда команда скрылась в темноте, Козырев тихо проговорил:

— Докладывай обстановку, товарищ Рощин.

Рощин коротко рассказал то, что, как ему казалось, могло быть для Козырева полезным. Выслушав, Козырев распорядился:

— Задержанных сдашь секрету на Тигровом, — и, хлопнув Рощина по плечу, добавил: — Держи себя в руках, после с умом разберешься. Пошел наводить порядок. Может, следы разведчика твоего найду…

Сдав пленных и отправив раненого, Рощин медленно побрел на батарею. Утро было тихое и ясное. От болота поднимался плотный белесый туман. Воздух наполнился многоголосым птичьим криком. Где-то совсем рядом крякал селезень. На переливавшемся перламутром озерце за стеной камыша закричал лебедь. Низко над головой тяжело пролетела стая гусей.

Остановились на берегу Волынки. Рощин всмотрелся в сторону своей батареи. Около землянки линейного взвода стояла грузовая автомашина. Зудилин был уже в кузове. Санинструктор укладывал Земцова, вокруг раненых собрались разведчики:

«Доложу сегодня генералу Николаенко. Разбираться буду после возвращения Зудилина из госпиталя, больше пяти дней его там не Продержат», — думал Рощин, присев на мокрую от росы траву. Кто-то легко тронул его за плечо.

— Да, — отозвался он, досадуя на неожиданную помеху и, подняв голову, увидел Сергееву. Она опустилась рядом с ним и прижалась к его изорванной, залепленной грязью одежде.

6

Любимов появился в трактире, как всегда, незаметно. Внимательно осмотрел присутствующих, прислушался к разговорам.

— Сказывают, японского капитана уволокли через границу, — шепотом говорил долговязый рейдовик. — Теперь со дня на день жди войны.

— Прямо, полезут! — тихо засмеялся сидевший с ним парень с перевязанной рукой. — Сунулись на Острую, да половину потеряли.

— На Сторожевой, сказывают, ихних пять человек было, а побили крепко, — снова заговорил долговязый. — Одного из ихних захватили. Тщедушный, а оборонялся, пока не пристукнули до полусмерти.

— Куда его Дели?

— Увезли не то в Муданьцзян, не то в Харбин…

Кабак заполнялся. Под потолком повисло облако табачного дыма. В смехе, выкриках и песнях звучало отчаяние безродных людей.

В дальнем углу кто-то лихо присвистнул и запел:

И-э-эх, мать, наша мать.

Жизнь наша — Даурия!

Иссушила нашу грудь

Мачеха Маньчжурия.

На лице трактирщицы Варьки застыла презрительная улыбка. Панихида, а не веселье: не то голосят, не то поют…

— Мир честной компании, с воскресным днем! — проговорил гармонист.

— Садись с нами, хороший человек! Разверни меха, дай раздолье казачьей лихости, — откликнулись пьяные и трезвые голоса.

Варька поманила