Тяжелая фигура Василия Ивановича наполнена терпением, неторопливостью, медвежьим упорством. Манера повторять одно какое-нибудь слово для маскировки напряженной работы мысли: как решить задачу?

По понедельникам в 15 часов — прием граждан по личным вопросам.

— Даже если ничего сделать не можешь — внимательно выслушай человека, не спеши сам, не торопи его... Глядишь, выговорится, изольет свою жалобу — легче ему станет, — излагает Василий Иванович одну из своих заповедей.

...Пожилой человек требует, чтобы выселили из квартиры соседа и квартиру отдали целиком ему. Переезжать сам — в отдельную квартиру! — гражданин ни за что не хочет. Требует одного — изгнать соседа, который ему ненавистен: пусть знает! Такой, по его мнению, плохой этот сосед, что согнать того с насиженного места — самое малое еще наказание, лучше бы сжечь живьем. Преступлений никаких сосед, к сожалению, не совершил, признает гражданин, но он такой противный, что и вообразить невозможно.

А почему гражданин решил, что горисполком удовлетворит его злой каприз? Довод у него совершенно неожиданный:

— Я всю жизнь и во всем власти подчинялся, во всем без исключения — понимаете? Пусть один раз и она мне подчинится...

Долго и терпеливо слушает Киров старика, потом втолковывает, что квартиру надо разменивать, а лучше всего — помириться. Каюсь, я бы этого склочника так урезонивать и не смог бы, и не стал бы. Но — помогло! Повеселел старичок, выговорившись, даже улыбнулся:

— А я к дочке перееду! — вдруг сказал он. — Давно она меня зовет. Ее квартиру и мою комнату мы враз обменяем на бо́льшую!

Жилье, жилье... По понедельникам только о нем и речь, только из-за него и плач.

— Я семнадцать лет здесь отработала, муж — восемь, детей у нас трое, а комнат всего две — четырнадцать метров и десять... Работаю в кинотеатре, а кинотеатру не дают... Все, кто и меньше нашего ждал, давно уже получили, а нам все — «потерпите» да «потерпите»...

Следующая просится в общежитие. Семь месяцев замужем, прежде жила у мамы, оттуда выписалась, к мужу не вписалась — через неделю после свадьбы начал муж пить...

— Год встречались — все хорошо было. А тут — на тебе. Каждый день с кулаками набрасывается, — говорит она.

Другая просит отдельную квартиру. Какими-то мертвыми движениями разворачивает газету, вынимает оттуда клок волос, разорванное платье. Это ее волосы и ее платье — набросился на нее сосед по квартире. Мужу заступиться за себя она не позволила — боялась, что покалечит он соседа... А у мужа — судимость, хоть и давняя, но все-таки... Так что жизни нет. Плачет.

Молодой мужчина просит любую жилплощадь: живет в однокомнатной квартире с бывшей своей женой. Этот не плачет.

Очередницу удалось успокоить, сообщив ей, когда конкретно получит она квартиру. Другой сказали, когда именно дадут ей место в общежитии. В квартиру с драчуном направили милиционера. Молодому человеку объяснили порядок принудительного размена...

И так — каждый понедельник. Основная проблема — жилье. Но уходят люди в лучшем настроении, чем приходят, — терпение головы и его сотрудников заразительно. Чем-то это напоминает прием у хорошего врача...

— Неделями придумываешь, — жалуется Василий Иванович, закрывая больной глаз (разболелся, видимо, из-за общей усталости), — как ту или иную задачу решить, кому что сказать, с кем переговорить... Ведь только так дела и делаются. Только так...

Ходит и ходит по комнате, поясняет не то мне, не то кому-то: сгнили два нижних венца в домике-музее его однофамильца, надо ставить музей на капитальный ремонт, а тут еще школа, а денег нет. Вот и думает голова — как же быть?

Походив по кабинету, едет за 25 километров в музей. Там, пиная лопатой трухлявые балки сгнивших венцов, пытается убедить себя и директора музея, хрупкую красивую женщину с доверчивым, нервным и одновременно обиженным взглядом, что, дескать, еще годик простоит... Потом, не убедившись и не убедив, предлагает чуть-чуть подлатать — поставить новый «стул» (подпорку), сменить пару бревен... Сам при этом улыбается, что-то вычисляет... Наконец делает вид, что уступил. Директор довольна: уговорила его, увальня, скупердяя, бездушного человека...

Возвращаемся в горисполком, Василий Иванович по своим телефонам выясняет что-то. И тут наблюдаю я впервые неожиданную с Василием Ивановичем метаморфозу — снимает он трубку, из медлительного медведя превращается в хищника из породы кошачьих — нос заострился, глаза зажглись, движения стали быстрыми, речь стремительной:

— Киров говорит... По вопросу, по которому вы запретили обращаться... Музей Кирова рушится!.. А вот так! Перекос недопустимый! Сам проверял! Посетителей страшно впускать!.. Тридцать тысяч... Так. Спасибо. Спасибо!

Кладет трубку, довольный, — даже по кабинету прошелся от радостного волнения.

— Ну вот, это дело пробил...

— А школа? — спросил я, зная ответ заранее, но желая убедиться.

Глянул на меня иронически:

— Школа... Будет и школа... А как же.

И снова — неспешный, спокойный. Решил председатель горисполкома важную проблему — не два венца сможет сменить, капитальный ремонт осуществит. Ходит, думает...

— Третий год у нас тут погода стоит, как в Сочи, — начинает он, и я настораживаюсь — зря он о погоде говорить не станет, что-то себе на уме имеет, к чему-то подбирается, какую-то свою паутину начинает плести, и в этой паутине я тоже какая-то микрониточка, пойду и я в какое-то дело, не зря же он меня изучает одним глазом незаметно, а в бровях калькуляция, быстродействующая счетная машина, зажигаются и гаснут лампочки-зрачки.

— Да, как в Сочи, да... Еще в середине июня снег лежал, а сейчас вон сколько зелени... Как в Сочи... Поедем на гору? Посмотрим, что там и как, а?

На бедовом «козле», по чему-то такому, что очень приблизительно можно назвать дорогой, трясясь и качаясь, забираемся на Айкуайвентчорр — пологую гору, «Гору с головой матери бога», как иногда переводят это название с саамского языка. При сильном воображении можно увидеть в этой горе контуры женской головы с длинными волосами. При сильном...

Влезаем почти на самую вершину. Несколько молодых людей — оказывается, ленинградские студенты, стройотряд — сооружают там канатно-кресельную дорогу. Ветер упруг, постоянен, давит всей массой воздуха. Ветер можно потрогать, пропустить сквозь пальцы, взвесить на ладони.

— Какие склоны, а? — кричит Василий Иванович, прыгая по камням, повеселев, забыв про больной глаз. — Уберем валуны, проложим трассы, поставим подъемники. Это же рай для лыжников. Скорость — сто километров в час! Две минуты — и вы внизу! Всех здесь с шести лет поставим на лыжи.