в состоянии приземлиться межпланетный корабль, прилетевший из окрестностей Сириуса. Камни — останцы называются, от величественных и медленных движений природы, наверно, остались — тронуты желтоватым лишайником, кое-где в летнюю пору пробиваются мелкие бледно-синие цветы.

Когда я в первый раз попал на Расвумчорр, день был летний, ясный, и с высоты плато открывались дали неоглядные — казалось, что весь Кольский полуостров у тебя на ладонях. Под светло-золотистым небом сверкали озера и реки, темнели леса, чуть угадывались очертания городов...

Почти физически в Хибинах чувствуешь время. Конечно, не время суток. Это время тут сильно запутано — полтора месяца в году солнце светит, не заходя, а полтора вообще не появляется: белые ночи, темные дни морочат голову человеку средних широт. И не время года — летом в долинах жара, в горах снег лежит и свистит холодный ветер, а зимой все покрыто снегом, только длится эта зима восемь-девять месяцев. И не историческое время — тут никаких сомнений нет, все ясно: вон в этом чистом небе тянется белый шлейф реактивного самолета, вон самосвал-громадина ссыпает в шестисотметровый колодец-дыру ценную породу — такую дыру сквозь всю толщу Расвумчорра пробить люди могли только во второй половине двадцатого века. Не время суток, не время года, не конкретное время наших дней физически ощущаешь в этих горах, а какое-то чистое, бесконечное, сгущенное, можно даже сказать — окаменевшее время, в один миг соединяющее в себе и поверхность Луны, и динозавра, и реактивный самолет, и вечное небо, и тебя самого, и всех твоих дорогих соотечественников.

Вглядываясь в это окаменевшее время, различаешь бездонное прошлое, отчетливое настоящее и бесконечное будущее.

Вот, например, этот рудоспуск, дыра эта самая, куда, ухая, летит добытая порода — тот самый апатит, «камень плодородия», ради которого и забрались на плато люди. Вот эта дыра. Сколько нужно миллионов лет, чтобы она заросла? Или огромные выемки в боках Гор — год за годом десятки миллионов тонн выковыривают люди из недр здешней природы, горы стали уродливыми, какими-то обкусанными, вывернутыми. Вернутся ли горы когда-нибудь в первозданный вид?

Горы в Хибинах хранят не только апатит, но и множество других полезных ископаемых. Отбирая у гор эти сокровища, люди прорыли густой лабиринт подземных ходов, штолен, шахт. Подземные работы высоко механизированы — бегут электровозы, безотказно работает сигнализация, поражает малолюдность многокилометровых подземных коридоров. Выгребают люди из природы то, что им нужно, а выбрав, уходят и ищут новые залежи.

Больше всего истерзаны Юкспор и Кукисвумчорр — две горы, между которыми лежит небольшой поселок, район Кировска.

В начале тридцатых годов рудник называли «горы», говорили: «производственное совещание гор», «план сорвали горы». Древнее почтение человека перед горами выразилось в языке. Так и мерещится, что скоро прочитаем в газетах: «Горы забастовали», «Горы отказались давать полезные ископаемые» или даже: «Горы рассердились и куда-то ушли».

Но сейчас горы никуда еще не делись, они нависают над Кировском, смотрятся в озеро Большой Вудъявр, морщатся древними складками, похожими на древесные грибы, на бегемотов, на великанов. Среди гор лежит город и словно рвется на простор, ввысь, к свету высокого неба.

Голова

Василий Иванович Киров в отношении гор осуществляет особый замысел. Но о замыслах потом, сначала о самом Кирове.

Да, по необъяснимой случайности председателем горисполкома города Кировска работает человек по фамилии Киров, по имени Василий, по отчеству Иванович.

В 1930 году в глубине Вологодской области в деревне Москвино Белозерского района у Евдокии Павлиновны и Ивана Кировича родился сын, названный Василисм. По деду записаны были — Кировы, от вполне прославленного, в святцы внесенного, отнюдь не только персидского имени Кир. Дед был Кир. Иван был чей? — Киров. Так в метрике, выданной сельсоветом родителям младенца, и написали — Киров... В 1932 году скончалась Евдокия Павлиновна, еще через десять лет умер и Иван Кирович. Будущий голова жил в Шексне у сестры, у а сестры — восемь человек детей. В те годы стольких на ноги женщине поставить тяжело было несказанно. То ли под влиянием впечатлений войны, и в тылу опалившей людей, то ли с практической целью — быть на государственном обеспечении, старался будущий мэр попасть в военное училище. Но не брали по состоянию здоровья, «браковали» у него слух и зрение. Ехал он после неудачной попытки домой, и в вагоне кто-то из пассажиров посоветовал поступить в Горный техникум в Кировске. Первое время было тяжело — помаялся, пока наладилась учеба и жизнь, поспал на вокзале, поголодал.

Поезда и вокзалы сыграли, видимо, немалую роль в жизни Василия Ивановича. Думаю, что не только в его жизни. Где еще мы оказываемся рядом надолго с людьми самых разных профессий и возрастов? Где с вами так откровенны до конца? Где еще собирается воедино столько сведений житейского опыта, всестороннего знания страны? Две-три дальние поездки, две-три ночевки на вокзале — и вы узнаете, почем лук на базаре в Вильнюсе, сколько можно заработать на Чукотке, какой урожай в Бурятии, нужны ли медсестры на Алтае, трудно ли учиться на восточном факультете в Ленинградском университете и множество других полезных и бесполезных вещей. Можно найти друга и единомышленника, можно договориться о работе...

Василий Иванович в 1949 году на вокзале познакомился с Александрой Ивановной Першиной, которая через год стала Кировой. Свадьба была студенческая — ведро пива, полведра винегрета. После женитьбы Василий Иванович стал серьезнее, лучше пошла учеба. Именно Александра Ивановна уговорила его остаться в Кировске. Жили в комнатушке, одиннадцать квадратных метров. После учебы работал мастером на апатито-нефелиновой обогатительной фабрике, стал начальником цеха, затем дошел до заместителя директора всего комбината...

И вот в 1967 году Василия Ивановича «выдвинули». «Покушались» на него и до этого, но не отдавал директор комбината, знаменитый Голованов. Все-таки взяли, оторвали от любимого дела, поставили управлять городом.

Василий Иванович относится к своей должности мэра спокойно, серьезно. Не в характере этого крупного, тяжеловесного человека обнаруживать чувства.

Насколько мучительно поначалу — разговорить голову, настолько легко доверяется собеседнику его жена, Александра Ивановна.

— Советская работа — очень тяжелая, — говорит она. — Я знаю, я в исполкоме заведовала общим отделом. Когда Василия Ивановича мэром сделали, надо было мне сразу уйти, но не смогла, очень уж к работе привыкла, с 1945 года я тут... Муж казался мне неопытным, я невольно ему все время советы давала — по всем буквально вопросам. Он меня и уволил... Направил на работу в комиссию по делам несовершеннолетних. Я не жалуюсь — и здесь работы по горло. Да, Василий Иванович хоть и муж мне, но дипломат...

Дорого обходится