А делал Быстров порой такие вещи. Выйдя из своего директорского «вездехода», крытого полинялым от ветров, дождей и солнца брезентом, он хватал вдруг с обочины грязные, тяжелые ящики — тару из-под семенного картофеля — по три, по четыре сразу и весело, играючи забрасывал их в кузов грузовика, помогая запарившимся в горячие дни и ночи посевной механизаторам. И только после того, когда груженая полуторка уходила, начинался недолгий разговор о делах.

Или на закладе силоса, подав знак рукой бульдозеристу, прыгал в силосную траншею, выхватывал из-под ножа бульдозера ком земли, чернеющей в густой сочной зелени скошенных трав, распрямлялся во весь свой рост и спрашивал весело:

— Вы думаете, это корова будет есть?!

И снова сгибался, разгребал руками сочащиеся травы, смотрел, не попало ли еще где земли, и — не дай бог, если попало...

...Возчик, увидев директора, смутился, а тот, кивнув ему в знак приветствия, стоял уже у пары измученных лошадей, поглаживал коренную по вздрагивающей шее и говорил что-то успокаивающее и доброе.

Телега, груженная крупной солью, застряла между буграми, в ложке, размытом недавними ливнями.

Быстров обошел вокруг, внимательно осмотрел колеса, увязшие в глине. Махнул шоферу:

— Ну-ка, Маркович, подсоби.

Машина мягко уперлась «лбом» радиатора в телегу, и та сдвинулась, пошла.

Через минуту кони стояли уже на бугре, все еще слегка вздрагивая от пережитого.

— Следи получше, сколько нагружают, — посоветовал Быстров возчику.

Тот виновато благодарил, но не оправдывался: упрек был справедливый.

Быстров направился к машине. Но у ложка снова задержался, что-то прикинул про себя.

— Поехали.

Машина обогнала резво идущих под горку коней. Возчик помахал директорскому «газику» рукой. Быстров ответно махнул, улыбнулся.

Время поджимает, подумал. С закладкой силоса день промедлишь — аукнется. ... Спешат. Машин бы нам побольше, машин!

Чем бы ни занимался директор — осматривал ли всходы, решал ли проблемы стройки — а строит «Индустрия» в последние годы мощно, с размахом, — в какой бы хозяйственный вопрос ни вникал, всегда помнил он, что решает не одна его директорская голова и делают не одни его директорские руки.

Он думал о людях, создавших первый заполярный совхоз. У «Индустрии» богатая история. Совхоз возник в 1931 году на средства самих строителей и горняков Хибин.

«Совхоз построим, — писала газета «Хибиногорский рабочий». — Вклады на совхоз «Индустрия» от рабочих типографии поступают ударным темпом. Товарищи Родичев, Волков, Мурычев, Михайлова, Яковлев, Матвеев, Фадеева и Гульневский свои вклады внесли полностью. Остальные товарищи вносят в два-три срока. Всего рабочих и служащих типографии 38 человек. Денег сдано — 131 рубль».

«Кто следующий? — спрашивалось в другой заметке и сообщалось: — Присутствовавшие на конференции транспортных рабочих 23 делегата стали вкладчиками совхоза «Индустрия» и вызывают рабочих, служащих и ииженерно-технический персонал всех предприятий».

«Сотрудница четвертого магазина ЗРК Суховольская внесла свои 15 рублей на совхоз и обратилась с призывом ко всем сотрудникам магазинов № 4 и № 8 кооператива последовать ее примеру».

И следовали. И вносили свои гроши в общее дело. И складывались из них тысячи...

Посевная площадь тогда, в 1931 году, составляла три гектара. Через пять лет она выросла в несколько сот раз.

К концу 1932 года молодой город избавился от палаток, землянок, шалманов. А население его стало уже 31 700 человек. Нужны были свежее молоко, мясо, овощи...

В первые же годы урожаи «Индустрия» получала немалые. Турнепс вырастал такой, что один изрубишь — и корова сыта. Картофель розовел тугими клубнями, репа была сочна, травы шли в рост, наливались тугим зерном удивительные ячмени...

Первый директор «Индустрии» Николай Кузьмич Гладышев был энергичным и волевым, прошел школу Красной гвардии, где экзаменами были бои, а оценками — победы. Был свободен от лобовой категоричности суждений, хотя решения принимал непоколебимые. Следовал им сам и других учил делать то же. Но никогда Николай Кузьмич не нарушал того, что называем мы сейчас этикой руководства и наукой управлять.

Вот как рассказывает об этом в своих воспоминаниях Михаил Федорович Онохин:

«Некоторые специалисты в первое время с недоверием относились ко мне как молодому выдвиженцу. Возвращаясь из командировки, Гладышев внимательно выслушивал и меня и других руководителей. Одобрял мои действия. А потом, оставшись со мной один на один, нередко беседовал со мной. Указывал на мои недостатки в руководстве и советовал, как их в дальнейшем избежать...»

* * *

Поначалу в совхоз завезли комолых финских буренушек. Были они крутонравны, молока много не давали, но зато вкус оно имело отменный. Густое, желтое — сливки, а не молоко!

Одновременно с ними были завезены беспородные коровы из Ленинградской области и группа ярославской породы — в качестве улучшающей для беспородного скота.

...Особенно «черными» оказались зимовки 1936/37 и 1937/38 годов. Телята рождались слабыми, рахитичными, их убивал авитаминоз.

Специалисты ломали голову: как быть? Искали выход.

И пришла им на ум счастливая мысль: организовать подкормку озерным илом сапропелем. Ил собирали в Тикозере, в водах Щучьего. И коровы с удовольствием лизали озерную жижицу.

К отелам готовились тщательно — чистота, обильное, полноценное и разнообразное питание, покой. Доярки в хлопотах сбились с ног... И дело поправилось. Беда прошла.

Было бы ошибкой думать, что заслуга в этом одного только «озерного киселя». Глядя, как чахнут, застаиваются в помещениях животные, доярки стали выгонять их на улицу. А чтобы прогулка была полезнее, гоняли их по расширенным к этому времени загонам, бодрили. И улучшался у животных аппетит, пропадала вялость...

Вскоре поняли, что и темнота длинной зимы наложила свою печать на состояние стада. Осветили дворы электричеством, построили новые просторные помещения (вопреки первоначальным предположениям, что из-за северных холодов они должны быть поменьше).

А вместе с тем постепенно заменили нежных «ярославок» и капризных «иностранок» на испытанный Севером холмогорский скот.

Война оставила в совхозе немногих. Женщины, инвалиды да старики делали все, чтобы не растерять стадо, его племенное ядро. Еще труднее стала работа доярок: приходилось работать по две-три смены. Вывозили навоз на поля, чистили, мыли, скребли, выдаивали северных буренушек, чтобы тут же отправить молоко по адресам назначения.

Но нехватка людей сказывалась. Разрушались тщательно прорытые для осушки болот канавы, заболачивались луга. Не хватало кормов. Более чем в четыре раза снизились удои.

...Годы ушли на восстановление хозяйства. Но уже в 1950‑м был достигнут довоенный уровень удоев, уровень 1940 года, того самого, в котором за высокие достижения коллектив хибинской «Индустрии» был награжден орденом