– Спокойной ночи, Франческо.

Я резко распахиваю глаза, поднимаюсь на локтях и озираюсь. Я… дома? Когда успела наступить ночь? Когда и как я вернулся домой? Магия, не иначе. Опустив взгляд, я вижу рассыпанные по подушке медные волосы Грегори: он спит здесь же, на полу. Думаю, тоже отключился, как только лег. Грегори мирно дышит. Я, о чудо, тоже дышу. Жив.

Я поворачиваю голову к окну. Луна серебряной пылью посыпала всю нашу долину. Неужели день закончился? Не верится. Решаю не мучить себя и не заставлять бодрствовать. Я опускаю голову на подушку, руку отвожу в сторону и свешиваю с кровати, осторожно потрепав Грегори по волосам. Не знаю зачем. Так мне спокойнее, так мне легче. Я вдыхаю, и уже на выдохе произношу запоздалое:

– Спокойной ночи… Грегори.

* * *

– Франческо! Вставай!

Кажется, кто-то додумался выстрелить из револьвера прямо у меня над ухом или засунуть бешеного индюка под подушку. Иначе я совсем не понимаю природу и причину крика у себя в комнате! Я даже подскочил на кровати – а Грегори уже катается от смеха по полу, прикрывая рот рукой.

Я в панике смотрю за окно и сразу облегченно выдыхаю. Только утро. Солнце уже взошло, но до обеда, по всей видимости, далеко. Значит, мы не опоздали, значит, у меня еще есть пять минут, чтобы оторвать Грегори голову. Терпеть не могу, когда меня будят диким ором или, не дай бог, холодной водой. Я с высоты кровати прыгаю на Грегори и слышу только жалобное «ох!», когда мои колени упираются ему в живот. Я вешу достаточно, чтобы прекратить его издевательства.

– Если ты еще раз так сделаешь, я выброшу тебя в окно! Дурень! Какого черта ты устроил?! – кричу я так громко, как могу. Грегори морщится и пытается вырваться. Ну уж нет, дорогой, страдай. – Грегори! Грегори! Грегори! Грегори! Ты чего нос воротишь! А! – И тут мою голову посещает поистине гениальная мысль, я складываю губы и начинаю свистеть, надеясь, что Рей не кинется на зов со стадиона.

– Нет! Хватит! А-а-а! – вопит он мне в ответ.

Мы дурачимся до тех пор, пока в дверь не начинает колотить Хантер с самыми изысканными проклятиями. Благо отец не дома, хотя не исключено, что он все слышал. Думается мне, мало кто на ранчо мог пропустить такое мимо ушей.

Я останавливаюсь и отстраняюсь, тяжело дыша. На лице невольно расцветает улыбка. Удивительно, но между мной вчера и мной сегодня не одна ночь – пропасть. Вчера я как будто совсем потерял опору, провалившись в отчаяние. Благо нашлись и люди, и кони, на которых я мог положиться.

Волосы Грегори запутались ото сна, утреннее солнце подсвечивает его веснушки. Иногда мне кажется, что их количество меняется не по дням, а по часам. Мелькает и другая мысль: а ведь, скорее всего, Грегори отныне живет с нами. Куда ему еще идти? Придется отдать гостевую комнату ему. Так-то на ранчо никогда не помешают лишние руки.

– Франческо, утро выдалось прекрасным… но мне очень хочется есть. Не мог бы ты встать с меня и позволить утолить голод? – Грегори решил привлечь мое внимание, заметив, как я опять ухожу в себя.

Закатив глаза, я поднимаюсь.

– Не надо тут всего этого! Я с утра ем, как свинья, ничего не знаю! – Он тоже встает с пола и начинает искать свои штаны, пока я прихожу в себя. Еще бы часок поспать… – Я на завтрак ем больше, чем на ужин. Вот если бы мне дали целого индюка с утра, я бы кости обглодал. А вообще это все из-за жизни с оравой братьев!

– Хорошо-хорошо, иди вниз. Патриция уже, вероятно, накрыла стол и ждет, – не успеваю я договорить, как хлопает дверь. Удивительно. Я что-то раньше не замечал прожорливости Грегори… хотя домой мы вернулись с пустыми мешками.

Я опять смотрю в окно. Тишина. Сейчас она ощущается… непривычно. Раньше она меня напрягала, особенно после смерти матушки. В одно мгновение вместе с разговорами, постукиванием посуды, перекличками ушла и жизнь из-под нашей крыши. Потом начались ссоры Хантера с отцом, причитания Патриции. Наверное, тогда я и проникся по-настоящему долиной. Звуки природы умиротворяли, дышали жизнью.

Я всматриваюсь вдаль, чтобы порадовать глаза резными листьями кленов. Наш край недолго носит нефритовые украшения весной, меняя их на дешевые пестрые побрякушки к осени. Но в долине влажно, поэтому трава почти до октября зеленая, туда мы даже не водим скот на выгул. Мне нравится думать, что место, значащее так много, застыло в колдовстве времени.

Я ложусь на подушки лишь на несколько мгновений, подкладываю под голову руки и улыбаюсь. В солнечном луче играет пыль. Душа – сосуд, который не поддается законам алхимии, созданный Богом, чтобы смешивать время и чувства. К такой мысли я прихожу, едва подумав о скачках. А азарт переполнил этот сосуд до краев. Я вскакиваю с кровати и впопыхах влезаю в штаны, чуть не путаясь в ногах.

– Да ладно! Если уснет, я его водой разбужу или стяну за ногу с кровати!

Я спускаюсь с лестницы чуть не кубарем и слышу обрывок разговора. Без сомнений, это Грегори бахвалится. За подобное я бы выдергал его рыжие волосы один за одним.

– Он вчера устал при спуске с горы, но сегодня точно готов к скачкам.

– Я готов не только к скачкам, но и надрать тебе зад, – бросаю я так небрежно, что это совсем не похоже на угрозу. Грегори, впрочем, куда больше волнует ножка индейки. Ничего-ничего, это тебя так Патриция балует, как гостя, вот станешь жить под нашей крышей, и будут тебе бобы, бобы и еще раз бобы. – Сколько вообще время? Мы не опаздываем? Телега готова?

– Как никогда, – говорит с набитым ртом Джейден и, слава богу, не улыбается. Радуется идейке. Хантер кривит лицо. Братья похожи как две капли воды, и так забавно наблюдать совершенно противоположные эмоции, когда они сидят друг напротив друга.

– Все готово, Франческо, в лучшем виде. – Патриция ставит передо мной тарелку с едой и садится рядом. – Все собрано, чтобы вы отправились на скачки. Алтея решили оставить в конюшне. – Она выделяет интонацией «вы». Понятно, Патриция с нами не едет… Оно и понятно! Чертов Колтон!

– Волнуешься? – спрашивает Хантер, и я выдыхаю. Хоть кто-то беспокоится о моем самочувствии.

– Вчера немного перенервничал, сейчас у