Мне было восемь лет, когда я впервые запомнил его строки, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах. «Свой фетр снимая грациозно, на землю плащ спускаю я» соседствовало в моем дуэль ном лексиконе со строками: «Пустить вам кварту крови квартой шпаги поклялся тот, кто вами оскорблен». Но в отличие от Сирано, который жил только в моем воображении да в старой серовато – чернильной книжке Ростана, Гийом (это я уже тогда знал) существовал в реальности – в городе Абан за Уральским хребтом. У меня было даже доказательство его присутствия на земле – подаренные мне часы, на золотом корпусе которых стояли мои инициалы АКС, сплетенные в причудливый вензель.

Нет, все это не бред воспаленного воображения – это наша жизнь, умеющая сплести из нитей чистой, неприкрашенной правды ковер-самолет, или шапку-невидимку, или судьбу Гийома дю Вентре.

Возьмем ее вполне реальные очертания, которые можно подтвердить документами из личного дела, досье, перепиской или метрикой, патентом, справкой о реабилитации.

Жил-был человек по фамилии Харон, хромировал бабки и пре подавал во ВГИКе, дирижировал оркестром и валил двуручной пилой кедры, изобретал многоканальную систему звукозаписи и карусельный станок по непрерывной разливке чугуна, присутствовал на премьере «Броненосца “Потемкин”» в Берлине и при убийстве царевича Димитрия в Угличе, бил ломом лунки под взрывчатку и учил сына произносить букву «р» непременно в слове «синхрофазотрон». Был поэтом и педантом, вольнодумцем и ортодоксом, болел всеми болезнями своего времени и имел к ним пожизненный иммунитет. Был похож на птицу и вообще, и в смысле «мы вольные птицы; пора, брат, пора». И умер в благополучной Москве от лагерного туберкулезного удушья, перехватившего вздох легких.

Вам уже стало понятнее? Значит, мы на верном пути.

Когда-нибудь, ну, не при нашей с вами жизни, несмотря на ее пробуждающий надежду поворот, при жизни наших внуков и правнуков человечество преодолеет распри и в новом, удивительном единстве своем захочет заново прочесть историю, избрав в качестве оглавления не хронологическую цепь войн и монархов, катаклизмов и классовых битв, а последовательную, никогда не прерывавшуюся череду вершин – деяний человеческого духа, которая одна только и способна привести человечество к осознанию себя как единства. И построит это будущее человечество музей, в который со всех концов земли, из всех стран и континентов, будут привозить детей. Здесь, в залах этого музея, человечество выставит самые памятные, самые гордые свидетельства того, как вопреки всем мерзостям зла и вражды, сытой тупости и голодного отупения, сквозь все ночи мира светил людям бережно сохраняемый огонь добра, братства и творческой воли. В разделе рукописей, между дневниками Анны Франк и обгорелыми листами «Мастера и Маргариты», будет лежать небольшая, отпечатанная на розоватых синьках книжка «Злые песни Гильома дю Вентре».

Так начиналось мое предисловие к «Злым песням Гийома дю Вентре», вышедшим в свет в 1989 году. Издательство не ограничивало меня в объеме, и я слегка заболтался от распиравшей меня восторженной эйфории: трубят трубы, Гийом дю Вентре, наконец встречается со ста тысячами читателей! Через год тираж раскупили, книга стала библиографической редкостью, и отдельными сонетами из нее любители обмениваются сегодня в Интернете.

Ни частная коллекция, ни жизнь моя без этой книги – неполная, я к ней приобщен не только как хранитель и издатель, она – тот узел, где завязаны судьбы самых дорогих мне людей. Поэтому книга – рассказ и о моей жизни. Но предисловие – особый жанр, предполагающий, что читатель дочтет, перевернет страницу и войдет в мир самой книги – а вот этой возможности я вам предоставить не могу. Буду убирать признаки предисловия, сохраняя то, что относится к самой истории рождения сонетов дю Вентре. И еще: в предисловии к стотысячному тиражу мне волей-неволей приходилось воздерживаться от сугубо личных историй, с дю Вентре связанных. По ходу дела я постараюсь их восполнить. В этой книге они будут больше на месте.

Задача у меня как у автора нелегкая. Мне необходимо изложить четыре биографии трех авторов «Злых песен…»

Яков Евгеньевич Харон – известный советский звукооператор, начинавший работу в кино фильмами «Поколение победителей» и «Мы из Кронштадта». Он автор «Прозаического комментария» к пяти поэтическим тетрадям, принадлежащим перу Гийома дю Вентре – поэта, которого не было. Этого поэта придумали два молодых человека, сидя в лагере под названием «Свободное» на трассе нынешнего БАМа. Один из них – Харон, второй – Юрий Николаевич Вейнерт, потомственный интеллигент, профессию которого определить довольно трудно, ибо академий он не кончал и главные свои знания и умения приобрел в ссылках и лагерях, где с небольшими перерывами провел всю жизнь с шестнадцати лет до трагического дня 1951 года, когда его не стало.

Таковы три автора: Харон, Вейнерт, которого Харон постоянно называл Юрка, и Гийом дю Вентре – поэт, которого они выдумали.

А биографий четыре, потому что у Гийома дю Вентре их было две.

«…Вот она, – писал о первой из них Харон, – заветная короб ка из-под какой-то подписной книжки – хранилище полулистков, перепечатанных в самом конце сорок седьмого. Мы были не толь ко суеверны, но и предусмотрительны. Поэтому мы «уточнили» дату рождения дю Вентре, далеко не достоверную, – 1553; мы надеялись приурочить издание к четырехсотлетию. В какой-то мере – с поправкой на эти четыреста лет – мы, сами того не подозревая, оказались пророками: уж раньше пятьдесят третьего эта публикация никак не могла состояться. Но в 1953-м Юрки уже не было, да и я распрощался со всеми надеждами давным-давно, еще в 1948… Писалась она уже под конец, когда чувство исполненного долга наполняло нас радостью, и была это уже не работа, а веселая игра – мы резвились и валяли дурака, давали волю своей фантазии и хохотали, представляя себе возмущение ученых мужей – наших будущих читателей – «непростительны ми прегрешениями» против истории, лингвистики, стилистики и прочая, каковые прегрешения непременно ими будут обнаружены… Тем лучше!»

Эту первую биографию сочинили дю Вентре авторы. И если не знать, что такого поэта вообще не существовало в природе, можно вполне принять его жизнеописание за старомодный, но добросовестный экскурс в историю Франции XVI века и ее литературы.

Со времени предполагаемого четырехсотлетия со дня рождения дю Вентре прошло уже немало лет, но оно так и осталось неотпразднованным. Даже имя героя стали писать иначе: не Гильом, как это было в 1947-м, а Гийом, как это принято теперь, сорок с лишним лет