/…/

Вечером 19 января батальон «Валь Чисмон» оставался еще несколько севернее Россоши, он был оставлен в качестве арьергарда. «Ночью с девятнадцатое на двадцатое, – рассказывал дон Бреви (капеллан батальона), – батальон получил приказ начать отступление и двигаться на запад». Тяжелые и жестокие бои были весь день двадцатого, тяжелораненых было десятки и десятки, мы не знали, как их транспортировать. В полдень двадцатого числа полковник Лавиццари, командир 9-го полка и майор Валенти решили собрать раненых в трех избах и оставить их под присмотром одного медика. Два капеллана, среди которых был дон Бреви, захотели остаться с ранеными, полковник Лавиццари хотел воспрепятствовать этому, потому что советские войска более уважительно относятся к медикам, чем к священникам.

Долго искали среди медиков холостяков, здесь судьба выбрала младшего лейтенанта Фаббрини из 65-й роты батальона «Валь Чисмон». Он сознательно остался. На следующий день двадцать первого января, оставшиеся из 9-го полка альпийских стрелков (часть штаба, батальон «Валь Чисмон» и другие части, в общей сложности пять тысяч человек), подверглись новой атаки, в то время как они продолжали движение в арьергарде длинной колонны, которую возглавляла дивизия «Тридентина». На пути следования было три сарая в каком-то колхозе, в которых альпийские стрелки забаррикадировались и несколько часов вели бой под интенсивным огнем танков и ручного оружия русских. «В сараях, где окопался батальон «Валь Чисмон, – продолжал рассказывать дон Бреви, – шквалом огня буквально были изрешечены все стены и крыша. Там были также артиллеристы из 18-й батареи…».

/…/

… Штаб приказал капитулировать, но альпийские стрелки отстреливались еще час, перед тем как выполнить приказ…». Мой друг лейтенант Италико Нонино, полагаю, нашел конец в этом аду.

Сейчас я знаю выход из котла, но тогда мы обсуждали положение и теряли надежду еще не так далеко от Дона. А восточнее, двести или триста километров восточнее, были итальянские и немецкие поезда, перевозившие людей и различные материалы, которые попали в окружение, не догадываясь об этом. Советское наступление было такое быстрое, что парализовало также и германские службы тыла. На одной железнодорожной станции немецкий начальник станции дал поездам свободный путь для продолжения движения, а через два часа, прибыв на следующую станцию, солдаты в окошки вагона увидели русских военных. Прибывшие из Дрееда или из Удине, попали прямо внутрь котла, ничего не подозревая.

Об этом мы узнали позже, потому что генерал Габриэле Наши, командир Альпийского армейского корпуса, находился во главе колонны на марше из окружения. Он находился с двумя или тремя своими офицерами на гусеничной машине из XXIV германского танкового корпуса. На другом таком же транспортном средстве видели отъезжавшего из Подгорного генерала Эйбля, командира того же XXIV корпуса и его начальника штаба полковника Хейдкампера, как рассказал офицер связи Джиузеппе Гизетти.

Далее привожу фрагмент рассказа, составленного по записям Джиузеппе Гизетти летом 1943 года, без каких-либо комментариев относительно отступления во главе колонны.

«Двадцать первого января, вскоре после полуночи, мы двигались также на двух тягачах. Мы были последними в колонне на затяжном подъеме. Альпийские стрелки шли как проклятые той светлой и очень холодной ночью. Не было слышно ни единого слова, ни единого крика, ни одной жалобы. В четыре часа мы остановились, в голове колонны услышали шум стрельбы: русские заняли Новохарьковку и преградили путь к Ольховатке. Генерал Эйбль сидевший на головном тягаче приказал двигаться дальше; вдруг резкая вспышка взрыва и генерал падает на снег. Большая часть его тела была изранена и одна нога свисала только на сухожилиях. Но в колонне не было медиков».

/…/ Кричали: «Медик! медик!». Альпийские стрелки, казалось, стояли черной стеной. Никто даже не повернул головы. Однако какой-то медик все же нашелся. Узнали, что раненым был генерал Эйбль. Но немцы есть немцы, в особенности на борту машины».

«Мы постарались как-нибудь приспособить Эйбля, – продолжал он, – мы его осторожно посадили на заднее сиденье. По приказу полковника Хейдкампера немедленно возобновили движение. Первый тягач преодолел реку без проблем. Но когда проходил второй, в котором находился умирающий Эйбль, артиллерийский снаряд взорвался под гусеницей, разбив лед. Тягач опустился вниз и сразу погрузился в воду, которая была почти по грудь. Генерала перенесли на другой тягач. Также был спасен радиопередатчик, который следовал на прицепе и был единственным средством связи с внешним миром вне окружения.

Под давлением масс русских войск отступали в северном направлении, где еще оставалась свободная дорога. Под огнем нескольких Т-34, которые стреляли с восточного берега, возобновили движение, на этот раз во главе колонны, которая следовала почти бегом. Около полудня полковник Хейдкампер приказал остановиться и обращался в штаб группы Армий с просьбой прислать самолет «Аист» для эвакуации генерала Эйбля, здоровье которого продолжало тем временем ухудшаться и он хотел исповедоваться. Связаться удалось, но от «Аиста» новостей не было…

В четырнадцать часов мы возобновили марш. После примерно часа пути мы увидели Кравцовку, которая была в то время занята дивизией «Тридентина». В хлеву одного колхоза было нагромождение сотен раненых и обмороженных, капеллан дон Гнокки бегал вперед и назад, он был в ужасе.

Генералу Эйблю без наркоза ампутировали левую ногу. Как только стало темнеть в избу перенесли Эйбля, находящегося в агонии, а через некоторое время он умер. С рассветом (двадцать второго января) мы собирались в дорогу, колонну сопровождали шедшие впереди четыре самоходных орудия, это все, что осталось… На восточной стороне Калитвы ожидался подход советского полка при поддержке дюжины танков.

Первый батальон альпийских стрелков атаковал, не ожидая приказов, но через короткое время должен был остановиться. Смешались массы людей, возникла адская путаница, обозы смешались с авангардом. Поднявшись на возвышенность, мы увидели потрясающее зрелище. Масса, безграничная и бесформенная, более двадцати тысяч человек, которые размещались на площади размером в один на четыре километра. На этот муравейник сыпались снаряды, мины и гранаты пехотинцев, а также их обстреливали из танков, находящихся на противоположном берегу. Мы вновь двинулись вперед. Позади тягача были привязаны на тросе сани, на которых находилось тело Эйбля. Два часа спустя, заметили, что саней с телом Эйбля больше не было, мы входили в Шелякино в страшном беспорядке».

* * *

Теперь мы в Шелякино. Мы были на вершине одного подъема, а в трех или четырех километрах впереди, на вершине следующего подъема, стояли избы, покрытые снегом. Это было Шелякино. Мы разделились, потому что часть головной колонны сражалась, чтобы войти в населенный пункт,