на родину после войны. Помню, что Приказ № 55 Народного Комиссара обороны СССР, Сталина датированный 23 февраля 1942 года, требовал от командиров и солдат красной армии брать пленных солдат и офицеров, которые сдались и уничтожать тех, кто с оружием в руках пытается поработить Советскую Россию». Например, в листовке были следующие советы: «По согласованию с надежными товарищами действовать вместе с ними, чтобы лучше обманывать бдительность офицеров и их шпионов. Во время отступления держаться подальше от своих командиров, хромать, симулируя ранение ноги. Во время остановок в деревенских домах, прятаться там до прибытия красноармейцев… Во время атаки русских поднимать руки. Если среди вас есть предатель, связать или лучше убить его. Не оставлять ни в коем случае вашу военную униформу. Это требует международное право. Для русских военные законы священны. Каждый пропуск действителен для нескольких солдат, которые сдаются. Если не имеете пропуска, запомните одну фразу, которую надо громко кричать по-русски: «Русс сдаюсь!».

Остались в Славянске на весь день и ночь, и на следующее утро. Перед нами, тем временем, батальоны и батареи из дивизии «Юлия» продолжали удерживать свои позиции, которые захватили еще почти месяц назад.

Около полудня услышали сильную канонаду вдалеке, по направлению к Россоши, в дюжине километров за нашими спинами. Мы знали, что не было никакой немецкой обороны южнее дивизии «Юлия», и этот шум вызван, как они говорят, «некоторым проникновением», которое было вследствие отсутствия взаимодействия, и которое наш батальон должен «исправлять, растянув собственные позиции фронтом по направлению на юг».

Из штаба дивизии «Юлия» получили сообщение: нам надо в первые часы после полудня грузиться на автомашины и быть готовыми к движению. «Запахло окружением», – говорили между собой встревожено. В этот день, семнадцатого января, советская танковая колонна была уже более чем в ста километрах позади нас, в нашем глубоком тылу, ими были захвачены города, населенные пункты, железнодорожные и автомобильные узлы, склады, захвачены штабы.

После полудня, грохот артиллерийской канонады возобновился совсем близко. Теперь смазывали ноги и лица жиром против обморожения. Все были мрачными. Дул сильный ветер с Дона, небо было ясное.

В начале вечера автомобиль остановился перед нашей избой. Это прибыл офицер из штаба дивизии «Юлия», майор Стеффенсен, он позже попал в плен и был освобожден. Стеффенсен торопливо кричал: «Грузите все боеприпасы и все горючее на четыре или пять грузовиков, которые необходимы для прохождения всего пути. Уничтожить все, что останется, обязательно. Первый этап Подгорное, потом по направлению на запад».

Стеффенсен никогда не демонстрировал поспешность в своих действиях. Но теперь он тоже изменился. Подгорное было по дороге, в сорока километрах по направлению на северо-запад. Стеффенсен добавил: «Быстрее заканчивайте, все надо делать быстро. Без всякого сожаления, ненужное уничтожать. После Подгорного на запад, только на запад».

С неба посыпались новые русские листовки, призывающие к капитуляции. Мы смотрели на начало этого большого отступления.

Пятая часть

Окружение от Дона до Донца началось для меня с семнадцатого и закончилось тридцать первого января 1943 года. Пятнадцать нескончаемых дней и ночей, двести пятьдесят километров по воздушной линии и более четырехсот по земле. Все пешком, в среднем двадцать семь километров ежедневно по снегу и льду. Было даже больше четырехсот пятидесяти километров, если учесть повторный отъезд из Крыничной.

Длительный выход из окружения с некоторыми трудностями помогали мне преодолевать бойцы рот, спасшихся со мной. В мешке время не существовало, оно начало исчезать как понятие и не воспринималось после пары дней отступления. Внутри мешка существовали только день и ночь, сани перевозили раненых и обмороженных по скрипучему снегу, русские атаковали без передышки и их ужасные танки, и их куртки хаки, их коренастые пулеметчики. Существовал только мороз, который продирал до костей, снежные вьюги, в которых трудно даже дышать. Голод начался после первых дней, убитые в сражениях или умершие встречались вдоль дороги, замерзшие в ослепительной белизне этой равнины. Мы не знали всего.

Потом сон смешался с действительностью, после пеших переходов, ноги стали как свинцовые. Постоянно было желание упасть на снег, он такой мягкий, рыхлый и белый, и спать; или остановиться в какой-нибудь избе, но мы шли и шли. Прощайте все, конец, все закончится на таком морозе, и эти убитые, и вопли раненых. Позже были драки между нами и немцами, иногда со стрельбой. Потом встречались друзья, альпийские стрелки, позже они исчезли, и я их больше не видел; но они остались, остались в наших душах, помогая побеждать усталость, мороз, обморожения, ранения и иногда они неожиданно возвращались со стороны, некоторые попадали в плен и были позже освобождены. /…/.

Никто из нас не представлял, что отступление будет продолжаться больше двух недель и что отступление будет таким бедственным. Из Славянска в Подгорное наши четыре или пять грузовиков, перевозившие людей, боеприпасы и горючее добирались почти десять часов. В ту ночь я держал в уме два основных момента, я во главе обоза и то, что будет впереди в ближайшее время. Мы были на дне котлована, там скопился десяток грузовиков, на дороге много пеших, перед нами подъем, покрытый полированным льдом. Ночь, яркий свет фар, приказы, выкрикиваемые на итальянском, и немецком языках, проклятия, тревожное ожидание, необходимо было срочно удаляться от фронта. Лед остановил автомобили после тридцати или сорока метров подъема, мы делали все возможное. Толкали один грузовик двадцать или тридцать человек, но людей не хватало, ноги скользили. Пошли в лес рубить кустарники, чтобы класть их под колеса, потеряли много времени, но нам удалось преодолеть препятствие.

Вспоминаю другой момент, преодолевали какой-то мостик и разбитый участок дороги, шли вперед с трудом. Начинаем спускаться, преодолевая трудный отрезок дороги, покрытый льдом. Позади нас теперь уже скопилась длинная колонна немецких автомашин, водители которых начали сигналить непрерывно, не давая нам передышки. Один из наших пошел назад сказать, чтобы они ждали терпеливо, а мы продолжали работать, приводя в порядок этот мостик. Но клаксоны продолжали гудеть, мучая нас. Раздражение и ожесточение охватило всех, все были страшно возмущены. Помню, что клаксон первой машины гудел непрерывно, мы открыли дверцу и вытащили за воротник водителя. К нему подошел офицер и дал ему громкую пощечину. Немец побледнел, но не сказал ни слова, все клаксоны продолжали гудеть. Эта ночь мне показала одну из негативных сторон немецкого характера, это постоянное их мнение о своем превосходстве во всем, какое-то всесилие, доведенное до крайности. Немцы не останавливались и не разговаривали с нами, кажется с того времени.

В Подгорном, ночью восемнадцатого января термометр показывал сорок