– Пусть тот, кто хочет владеть золотом императора, владеет им! – кричали они. – Кто хочет, пусть получает доход с Антиохии! Мы же пришли сюда сражаться за Христа и двинемся дальше под его водительством, если полководцы забыли, зачем они сюда явились…

Мне запомнился один воин, обнаживший тело, покрытое язвами, страстно провозгласивший на амвоне церкви Святого Петра:

– Да погибнут во зле те, кто желает жить в Антиохии, как погибли недавно её жители. Так хочет Господь!

– Так хочет Господь! – взревела толпа, вспомнив изрядно подзабытый со времён Клермонского собора девиз Крестового похода.

Граф Раймунд, как будто очнувшись от обморока, в тот же день отдал приказ выступать.

Из злополучной столицы Сирии мы двинулись на восток и вскоре осадили город Маарру.

Боэмунд, который поначалу остался в Антиохии, понял, что Маарра может достаться графу Раймунду. Оставив в столице свой гарнизон, князь с остальным войском последовал за нами и принял участие в штурме. После взятия Маарры он опять заявил о своих правах.

Дело едва не дошло до битвы с норманнами.

В нашем войске снова вспыхнул мятеж. На этот раз к нему присоединились и воины Боэмунда.

С криками «Пусть этот проклятый город не достаётся никому!» крестоносцы за одну ночь разнесли по камням укрепления Маарры и потребовали немедленного продолжения похода.

Руины Маарры и страх потерять остатки своего войска в междоусобице отрезвляюще подействовали на Боэмунда. Князь вернулся в Антиохию, а мы продолжили свой поход, двигаясь к югу, вдоль побережья.

Несколько приморских городов сдались без боя, обеспечив нас продовольствием и заплатив большой выкуп.

Очередная задержка произошла у Триполи. Его осада продолжалась более полугода и вновь была прекращена по требованию войска, желавшего немедленно идти ко Гробу Господнему.

К тому же до нас дошли слухи, что из Антиохии к Иерусалиму выдвинулись войска Готфрида Бульонского и Роберта Фландрского. Чтобы не терять времени, мы обошли стороной Тир, Акру, Кесарею и другие хорошо укрепленные города и поспешили к Священному городу, надеясь прибыть туда первыми.

Однако у Рамаллы союзники догнали нас.

Между вождями опять начались споры, куда двигаться дальше: на Дамаск или же на Иерусалим. Священный город уже год как находился в руках у каирской династии фатимидов. А в Дамаске находились турки-сельджуки. Оставлять их у себя за спиной было опасно.

Фатимиды являлись выходцами из Аравии и уже много лет враждовали с сельджуками. Они в недавнем прошлом даже предлагали нашим вождям союз в борьбе с Кербогой, но переговоры тогда не сложились. И вот теперь арабы становились нашими врагами.

Вожди долго совещались в шатре у герцога Готфрида Бульонского. И снова, уже в который раз возобладал голос не кого-то из полководцев, а требование большинства воинов, пожелавших продолжить путь ко Гробу Господнему. Наши вожди вынуждены были подчиниться.

И теперь, двигаясь через горы к Священному городу, я поглядывал на Пако, едущего чуть позади меня на вислоухом мулле, на придорожные колючки, на которых проклюнулись серо-сиреневые мелкие цветы, и размышлял о необычных свойствах войны, умеющей не только ссорить народы, но и сглаживать различия между целыми сословиями и отдельными людьми.

«Вот кто такой этот Пако? – спрашивал я себя. – Мой оруженосец? Мой спаситель? Мой друг? Конечно, и оруженосец, и спаситель, и друг. Но никак не слуга, которого однажды отправил сопровождать меня дядюшка-епископ. Разве за слугой стал бы я ухаживать, перевязывая его раны? Кем бы ни был Пако в прежней жизни, но здесь, в Крестовом походе, он стал моим братом во Христе, верным боевым товарищем, с которым я делю и хлеб, и воду, и шатёр, с которым не раз шёл в бой и готов пойти, если понадобится, на смерть… И есть ли разница в том, что я – наследник графа, а он – простолюдин, не знающий отца своего? Здесь, на войне, всё это не играет никакой роли. А когда предстанем мы пред троном Отца Небесного?…»

– Пако! Как думаешь, для чего мы здесь? – оборвав собственные раздумья, спросил я оруженосца. – Есть ли смысл во всех наших страданиях, если мы, спасая братьев во Христе от неверных, сами же предаём их мечу и огню? Магометане наши враги, а мы готовы договариваться с ними? Папа римский провозгласил целью похода освобождение Гроба Господнего, но большая часть наших вождей удовлетворилась захватом земель по пути к Иерусалиму?

– Возьмём Иерусалим, и станет ясно… – пробурчал Пако. Он был занят своими мыслями и не был расположен к разговору. Но и этот короткий его ответ заставил меня в очередной раз подумать, что мой простолюдин-оруженосец вовсе не так прост.

– А далеко ли до Священного города, как полагаешь? – снова попытался я склонить его к беседе.

– Не беспокойтесь, сеньор, мимо не пройдём… – пробурчал он.

…Иерусалим открылся нашему взору, когда мы взобрались на вершину безымянной горы, тут же названной горой Радости, ранним утром седьмого июня 1099 года от Воплощения Господнего.

Солнце, вставшее за нашими спинами из-за горы Скопус, осветило город из городов, о котором свидетельствовали древние мудрецы: «Десять мер красоты было отпущено миру, девять из них – Иерусалиму, одна – остальному миру», о котором в Библии сказано, что он – пуп земли, ибо: «Так говорит Господь Бог: это – Иерусалим! Я поставил его среди народов, и вокруг него – земли».

Вот он какой, Святой и Священный город, возлюбленный Град Божий, избранное жилище Всевышнего и Его престол, Город истины и радость всей земли!

Белые крепостные стены и белые дома, кипень зелени вокруг них, купола храмов, гора Сион и Кедронская долина…

«Слава Тебе, Господи! Я увидел Твой град!» – словно неведомая сила выдернула меня из седла. Я не помню, как очутился на земле, как упал на колени.

Свои колени преклонили все, кто был рядом. И молились мы, и слёзы умиления текли из глаз, оставляя тёмные бороздки на наших пропылённых и спекшихся лицах, и в памяти воскресали слова пророка: «И будет: всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся, ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение, как сказал Господь, и у остальных, которых призовет Господь».

И эхом откликались пророчеству наши сердца: «Это покой Мой навеки, здесь вселюсь, ибо Я возжелал его…»

2

Эмир Иерусалима Ифтикар ад-Даула – наместник фатимидского халифа аль-Мустали Биллаха, узнав о нашем приближении, выгнал из города всех христиан.

Они примкнули к нашему войску. Но и с этим неожиданным пополнением наша армия насчитывала не более двадцати пяти тысяч – в два раза меньше, чем войско сарацин в