победителя Кербоги только ему. Граф Раймунд полагал, что имеет такие же права на владение захваченным городом. Другие вожди считали, что по ленной присяге они обязаны передать город императору Византии.

Эти споры грозили перерасти в вооружённое противостояние друг другу. И тут вдруг встал вопрос о подлинности Святого копья, найденного Пьером Бартелеми.

Лежащий на смертном одре епископ Адемар настаивал, что копьё не настоящее, и обвинял монаха Бартелеми в том, что тот предварительно зарыл обломок старого железа в церкви, а после выдал его за святыню. Было ясно, куда епископ клонит: если копьё ложное, то и победа Боэмунда над Кербогой не столь значительна, как князь представляет, следовательно, и прав на Антиохию у него не так много…

– Уж слишком складно всё у этого монаха получилось: и видение, и находка… Пусть Бартелеми пройдёт суд Божий! – хрипел умирающий епископ. – Пусть докажет свою правоту!

Бартелеми назначили ордалию – испытание огнём.

На площади разложили большую кучу хвороста и подожгли.

Бартелеми, ещё более щуплый и невзрачный, безумно пялясь на огромные языки пламени, скинул с себя рубище, зажал в левой руке Святое копьё, перекрестился и скороговоркой затянул псалмы:

– Господи Боже мой! На тебя уповаю; спаси меня от всех гонителей моих и избавь меня от геенны огненной… Суди меня, Господи, по правде моей и непорочности моей во мне… Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем…

С этими словами он смело шагнул в огненный круг и скрылся в дыму.

Когда костёр прогорел, монаха, чёрного как головёшка, извлекли из пепелища.

Он был ещё жив и судорожно сжимал в обгорелых до костей дланях то, что считал Святым копьём.

Оглядев мученика со всех сторон, святые судьи вынесли вердикт – копьё не настоящее, монах обгорел и, значит, солгал.

Известие об этом принесли епископу Адемару.

Он смежил веки в знак того, что удовлетворён, и тут же умер. А спустя несколько дней вслед за ним скончался в великих мучениях и монах-страдалец Бартелеми.

Эти события, наверное, и завершили процесс моего возмужания, стали испытанием подлинности моей веры в торжество справедливости.

Конечно, мне, выросшему в монастыре и воспитанному дядюшкой-епископом, и в голову не приходило усомниться в существовании Бога. Да и как усомниться, если по Божьему попущению, и никак иначе, монах узрел святого апостола, указал нам место, где сокрыта святыня, которая помогла нашей измученной армии одержать победу над несметным войском врага?

Но почему тогда копьё не избавило слугу Божьего от гибели в очистительном огне? Значит ли это обстоятельство, что копьё не подлинное? Справедливо ли, что Господь не спас того, благодаря кому спасены тысячи христианских жизней и обращены в бегство толпы нечестивцев?

Все эти вопросы долго не давали мне покоя, пока вдруг не вытеснила их одна простая мысль: разве для верующего смерть – это конец?

Я нашёл утешение в выводе, что для праведника смерть – только ворота в новую жизнь, жизнь рядом с Господом, жизнь вечную.

Не о такой ли доле мы просим Бога в молитвах своих?

И не высшая ли справедливость заключается в том, что только лучшим из смертных открывает Господь свои небесные врата?

А вот когда придёт последний час земной жизни каждого из нас, на то – воля Его.

Глава четвёртая

1

В зыбком мареве маячат розовые пески Палестины, коричневые с желтизной громады гор у горизонта и небольшой оазис с подпирающими друг друга финиковыми пальмами. Белесый солнечный диск плавится в зените, на выцветшем, безучастном ко всему земному полотне неба.

Пустыня, в дни ранней весны цветущая светло-сиреневым цветом. Ущелья, где базальтовые глыбы соседствуют с чёрными вкраплениями застывшей вулканической лавы. Бесконечные плато, усеянные мелкими и острыми камешками и невзрачными колючками – волчцами и терниями. Долины рек, поросшие развесистыми дубами, стройными ливанскими кедрами, густыми акациями и никнущими к воде ивами… Всё это – древняя земля Ханаан.

Она со времён творения пережила тектонические расколы и землетрясения, всемирный потоп и другие катаклизмы, описанные в Ветхом Завете. С этим многострадальным и благословенным краем, как магнит притягивающим к себе разные народы, связано множество историй и легенд, сотни верований и сказаний. Он помнит вторжения филистимлян и римлян, вавилонян и ассирийцев, турок и арабов, сражения и победы, открытия и пророчества…

Иудеи хранят свитки о войнах царя Саула и правлении храбреца Давида, легенды о мудреце Соломоне и предания о гневе Господнем, постигшем жителей Содома и Гоморры, чьи руины теперь скрыты толщей тёмной, тяжёлой воды Мёртвого моря, всё ещё источающей едкий запах серы…

Арабы связывают эти земли с именами второго халифа Омара, молившегося на Храмовой горе, и халифа Умара ибн аль-Хаттаба, заложившего там знаменитую мечеть Аль-Акса, почитаемую всеми мусульманами как место вознесения своего главного пророка Мухаммеда…

Христиане чтут Святую землю, где родился, проповедовал и принял мученическую смерть во искупление грехов человеческих Спаситель, где восстал он из мертвых и обрёл бессмертную славу на веки вечные. Здесь проповедовали и погибли за веру апостолы Иаков Зеведеев и Иаков, брат Господень, тут и ныне совершаются чудеса именем Христа, сюда ко Гробу Господнему устремляются тысячи паломников и пилигримов со всех концов света…

Вековым путём паломников наша армия продвигалась к Иерусалиму.

«Господь создал нас разными и говорящими на разных языках, должно быть, для того, чтобы мы узнавали друг друга…» – думал я, покачиваясь в седле.

Подо мной тяжело вышагивала пегая лошадь, неопределённой породы – уже четвёртая со дня моего отъезда из монастыря в Риполе. Её раздобыл в стане разгромленного Кербоги верный Пако. Конечно, лошадь уступала в стати и выносливости Султану и Вельянтифу, но я принял за благо ехать верхом, а не тащиться по пескам и камням пешком, как это выпало на долю моим менее удачливым собратьям.

Полгода прошло со времени нашего выхода из Антиохии, где едва не распался союз тех, кто отправился освобождать Гроб Господень.

После победы над Кербогой соперничество между графом Раймундом и князем Боэмундом достигло своего апогея.

Ссора из-за того, кто будет владеть Антиохией, привела к тому, что граф Раймунд приказал нам занять цитадель и запереться там. Он надеялся, что это убедит князя Боэмунда Тарентского уступить ему. Но князь твёрдо стоял на своём, и мы, чтобы снова не оказаться в осаде, теперь уже от войск Боэмунда, вскоре вышли из цитадели.

Между тем в городе продолжала свирепствовать эпидемия тифа. Число умерших уже измерялось тысячами, но вожди всё медлили с выходом из Антиохии. Наконец, воины взбунтовались и пригрозили, что сами пойдут