Для защиты города стеклись толпы мусульман из близлежащих окрестностей и с берегов Иордана и Мёртвого моря.

Поэтому гарнизону города, хотя и ценой значительных потерь, удалось отбить наш первый штурм.

Сражаться в открытом бою эмир Ифтикар ад-Даула не хотел, а долгой осады боялся. Он начал переговоры, посулив большой выкуп, если мы откажемся от взятия Иерусалима, и обещал позволить христианам в любое время беспрепятственно совершать паломничество к святым местам, но только небольшими группами и без оружия.

Эти позорные условия были с негодованием отвергнуты нашими вождями. Послам эмира решительно заявили, что не допустят, чтобы христианские святыни оставались в руках «неверных», что сарацинам лучше добровольно распахнуть ворота Иерусалима. В противном случае всех, кто прячется за крепостными стенами, ждёт смерть.

Решимость освободить от сарацин Гроб Господень вызвала одобрение в войске, ещё помнившем унижение, которое заставил пережить крестоносцев Татикий после сдачи Никеи.

Осаду Иерусалима начали по всем правилам военного искусства, окружив его со всех сторон. Войска союзников находились на расстоянии друг от друга, но в отличие от прежних осад эти промежутки контролировали конные и пешие дозоры.

Роберт Нормандский расположился лагерем с северной стороны, неподалёку от церкви Святого Стефана. Рядом с ним встала армия Роберта Фландрского. Эти полководцы дружили между собой и всегда старались держаться вместе.

Воины герцога Готфрида Бульонского и рыцаря Танкреда Тарентского встали у западной стены, напротив башни Давида и Яффских ворот, через которые входили в Священный город паломники.

Мы укрепились к югу, на горе Сион, близ церкви Святой Марии.

Наученный прежним горьким опытом, граф Раймунд сразу же отправил отряды для поиска брёвен и досок, чтобы начать строительство осадных башен и метательных орудий. Однако необходимых материалов они не привезли. Сарацины предупредительно сожгли в округе все деревянные постройки. Выяснилась и то, что отравлены ближайшие источники питьевой воды, а из окрестных селений угнан в город весь скот.

Как в страшном сне повторялась печальная история осады Антиохии: над войском опять нависла угроза голода и жажды.

Но вскоре поступили и отрадные известия: в Яффу прибыл генуэзский флот с припасами и новыми крестоносцами.

Граф Раймунд поручил мне встретить и сопроводить к Иерусалиму прибывших.

С сотней всадников и пятью десятками повозок я отправился в Яффу.

Выехав из нашего лагеря под тоскливые, как волчий вой, завывания муэдзинов, призывающих правоверных к утренней молитве – намазу, мы довольно быстро преодолели три лиги, что отделяли нас от порта, и прибыли туда ещё засветло.

Причал далеко вдавался в море. К нему, как выводок утят, прижались шесть кораблей, со спущенными парусами.

По скрипучему настилу, словно муравьи, туда и обратно сновали люди. На берег выкатывали бочки, несли брёвна и доски, тащили тюки и мешки. Всем распоряжался седой господин в чёрном плаще и берете.

Приблизившись, я узнал моего доброго знакомого виконта Раймунда Бернара Транкавеля.

– Ваша милость, господин виконт, это вы? Здесь, а не в Тулузе? – Сняв шлем, я поклонился старому знакомому.

Виконт пристально вглядывался в моё лицо, всё не узнавая. Борода, выцветшие волосы и многолетний, въевшийся в кожу загар действительно изменили мой облик.

– Неужели вы забыли наше путешествие через Пиренеи и юношу, мечтавшего стать рыцарем? – напомнил ему я.

Лицо виконта просияло, морщины под глазами разгладились, глаза увлажнились.

– Молодой граф Джиллермо! Рад видеть вас живым и в добром здравии, мой юный друг! – Он порывисто обнял меня. Голос его дрогнул. – Не чаял уже увидеться с вами… Увы, я привёз печальные вести…

Мы отошли в сторону:

– Герцог Аквитанский Гийом… – начал виконт и замялся. – Не знаю даже, как сказать… Словом, войска герцога вторглись на наши земли… Тулуза пала! Я с остатками воинов вынужден был отступить. Да что там… Мы разбиты наголову! Все, кто уцелел, – здесь… – Он указал на небольшой отряд воинов у причала. – Как я посмотрю в глаза графу Раймунду?

На глазах у старого виконта блеснули слёзы. Он с трудом взял себя в руки и спросил:

– Как обстоят дела здесь? Здоровы ли наш государь и графиня?

Я вкратце пересказал виконту события последних месяцев, упомянув про болезнь графа и потерю графиней ребёнка…

Виконт внимательно выслушал меня, посетовал о трагедии с наследником и надолго умолк.

– Скажите, виконт, вам что-нибудь известно о герцогине Филиппе? – осторожно поинтересовался я.

– Герцогиня родила мальчика. Она сообщила мне об этом в письме перед самым убытием в Палестину…

«Вот и верь снам…» – вспомнил я свой кошмар, в котором Филиппа оказалась заключённой в монастырь.

– Значит, она счастлива, – обрадовался я.

– Ах, если бы… – горько вздохнул виконт. – Этот негодяй Гийом, да простит меня Господь, едва герцогиня разрешилась от бремени, обошёлся с ней жестоко и неблагородно, как обычный мужлан…

– Он поднял на неё руку?

– Нет, мой друг! Он разбил ей сердце! Предпочёл ей другую!..

– Разве найдётся кто-то достойнее её светлости? – вырвалось у меня.

– Увы… – пробормотал Транкавель. – Вы помните Данжероссу, жену виконта де Шательро, которая стала королевой турнира под Каркасоном? Так вот, эту смазливую виконтессу Гийом похитил у собственного вассала и поселил в фамильном замке в Пуатье, сделав любовницей. Виконтесса сразу повела себя как хозяйка. А Гийом совсем потерял от неё голову. Он приказал придворному живописцу написать портрет Данжероссы на своём герцогском щите, а копию портрета повесил в галерее на место, где висел портрет герцогини Филиппы…

– И что же герцогиня? Как она вынесла это?

– Бедняжка Филиппа, не стерпев такого унизительного оскорбления от мужа, едва не наложила на себя руки, но, слава богу, одумалась. Она обратилась за помощью к папскому легату – епископу, который призвал распутника-трубадура покаяться и вернуть виконтессу её законному супругу. Говорят, что Гийом Аквитанский позволил себе с легатом неслыханную дерзость. «Я расстанусь с Данжероссой не раньше, – сказал он, – чем гребень наведёт порядок в твоей лохматой шевелюре». А папский легат – абсолютно лыс… Естественно, что легат был вне себя от ярости. Он тут же отлучил герцога от церкви.

– Но скажите же, господин виконт, что стало с герцогиней?

– Она сообщила мне, что, подобно первой супруге Гийома Эрменгарде, решила навсегда удалиться в монастырь…

«Зачем в монастырь? – Кровь моя закипела, мысли, одна дерзновенней другой, застучали в висках. – Я спасу Филиппу! А злодея-герцога вызову на поединок и убью!»

Чтобы прийти в себя и немного остыть, я заговорил о другом:

– Господин виконт, граф Раймунд ожидал прибытия целого флота. А я вижу здесь только шесть кораблей… Ужели это всё, что прислали генуэзцы?

Виконт, и без того хмурый, помрачнел ещё больше:

– Я вам не успел рассказать, мой друг, о несчастии,