Приободрённый Себастиан продолжил с волнением:

– С-сегодня я видел п-пророческий сон.

Он вылил мне на руки остатки воды и торопливо перекрестился:

– Явился ко мне его милость еп-пископ Монтейльский Адемар, да упокоится он с миром!

Упоминание о замечательном пастыре и воине, которого я хорошо знал, заставило меня прислушаться к Себастиану.

– Его п-преосвященство епископ был в белых сияющих одеждах и с белым же посохом. Им он указывал на Святой город…

– И всё? – разочарованно сказал я.

– О нет, с-сеньор! Это только начало… – Себастиан снова перекрестился. – Еп-пископ долго молча глядел на меня, затем уста его разверзлись, и он приказал, чтобы я запомнил всё, слово в слово. «П-поститесь шесть дней, – сказал Адемар. – А после разуйтесь, все до единого, и крестным ходом обойдите сей град Божий до полудня седьмого дня! Господь услышит ваши молитвы, и Иерусалим п-падёт!»

Себастиан победоносно оглядел нас с Пако.

– Я должен немедленно п-пойти к Петру Пустыннику и рассказать своё видение, – заявил он. – Этот святой человек п-поверит мне…

– Лучше отправляйся к господину Гийому Пюилоранскому, капеллану графа Раймунда, – посоветовал я. – Его шатёр находится через три ряда от нас, крайний слева. Если его преподобие поддержит тебя, то, поверь, и Пётр Пустынник не откажет…

Себастиан подхватился и отправился в указанном направлении, даже не умывшись и не перекусив.

А я вдруг почувствовал такой приступ голода, что, подобно дикому зверю, накинулся на оставшийся от ужина кусок говядины.

Жуя жёсткий кусок мяса, я непрестанно думал о Пако и о нашем с ним возможном родстве.

– Скажи-ка мне, Пако, ты всё ещё желаешь вступить в монастырь в Риполе? – обратился я к оруженосцу, едва закончив жевать.

Пако нахмурился и ответил не сразу:

– Я же дал обет, сеньор! Если вернусь живым, то решение моё будет неизменным.

– Хорошо, что ты верен своему обету, – похвалил я. – Но скажи, почему ты выбрал именно Риполь? Разве у вас в Лангедоке нет монастырей?

Пако ответил с неохотой:

– Это всё моя мать. Она перед кончиной своей завещала, чтобы я отправился в этот монастырь. Повторяла много раз, что не найдёт упокоения и на том свете, если я не отправлюсь замаливать свои грехи в Риполь. Я и сам спрашивал её, почему должен пойти именно туда? «Тамошнего епископа все хвалят», – сказала она.

– Значит, ты никогда прежде не встречал моего дядю?

– Нет, сеньор. Но, поверьте, я очень благодарен матери, что она послала меня к его преосвященству… – Пако широко улыбнулся. – Иначе как бы я познакомился с вами! И уж точно никогда бы не увидел Гроб Господень!

– И то правда, – согласился я, всё больше утверждаясь в своём предположении, что Пако – дядюшкин бастард. «Неужели дядюшка-епископ, увидев Пако, каким-то образом почувствовал голос крови? – спрашивал я себя. – Ведь не мог же он отправить со мной в поход совершенно незнакомого бродягу… Или дядя даже не догадывался, что выбрал мне в оруженосцы собственного сына!»

5

Сон Себастиана стал предметом отдельного обсуждения на совете военачальников и пастырей.

Гийом Пюилоранский и Пётр Пустынник, словно забыв про историю с копьём Лонгина, настаивали, что такое сновидение – знак свыше, и требовали внять повелению покойного прелата, которое он передал своей пастве через монаха Себастиана.

Близость Иерусалима, желание поскорей завершить поход, общий мистический настрой всего нашего воинства сыграли свою роль, и совет согласился с доводами святых отцов.

В пятницу восьмого июля мы, как и повелел Адемар, босые, с пением псалмов, отправились в крестный ход.

Шествие представляло собой красочное зрелище. Впереди шли наши главные проповедники Пётр Пустынник и Раймунд Анжильский, за ними с хоругвями двигались Арнульф Шокесский и Гийом Пюилоранский, завершал группу священников Себастиан. Он гордо нёс большое деревянное распятие. Ноша была нелегка, но Себастиан стоически претерпевал трудности. Следом за монахами шествовали граф Раймунд и герцог Готфрид, виконт Транкавель и славный рыцарь Танкред, чуть позади – другие знатные воины, в том числе и я, наши слуги, оруженосцы, простые латники…

Колючки и острые камни разбивали мои ноги в кровь, но такова была сила молитвы, что я не чувствовал боли. Напротив, как большинство крестоносцев, пребывал в благоговейном экстазе, вновь, как в самом начале похода, ощущая себя частью единой семьи, сплочённой одной целью…

– Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах, – во всю глотку распевал я, вторя нашим духовным поводырям и окружающим крестоносцам, – посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля и горы двинулись в сердце морей. Пусть шумят, вздымаются воды их, трясутся горы от волнения их. Речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего. Бог посреди его; он не поколеблется: Бог поможет ему с раннего утра…

Толпы сарацин высыпали на городские стены. Они со страхом и ненавистью взирали на нас, выкрикивая визгливо проклятия и оскорбления:

– Ничтожные кяфиры! Враги Аллаха! Сторонники шайтана! Вы хуже вонючих ишаков и презренных шакалов!

Но бранные слова сарацин не касались моей души, ибо звучала в ней совсем иная песнь, песнь Давида:

– Восшумели народы; двинулись царства: Всевышний дал глас Свой, и растаяла земля. Господь сил с нами, Бог Иакова заступник наш. Придите и видите дела Господа, – какие произвёл Он опустошения на земле: прекращая брани до края земли, сокрушил лук и переломил копье, колесницы сжёг огнём. Остановитесь и познайте, что Я – Бог: буду превознесён в народах, превознесён на земле. Господь сил с нами, заступник наш Бог Иакова…

Обойдя весь Иерусалим, мы взошли на гору Сион и там совершили общую молитву.

После чего вдохновлённые и умиротворённые крестоносцы разбрелись по своим лагерям и сразу после полудня начали общий приступ.

Теперь у нас было шесть осадных башен, два десятка катапульт и баллист. К тому же каждый из рыцарей со своими оруженосцами сплёл из ивовых прутьев щиты и фашины, изготовил штурмовую лестницу…

– Отбросьте всякие сомнения, – напутствовал нас граф Раймунд, – мы сражаемся за Бога! Бог с нами! Знайте: Господь услышал нашу молитву, Он поможет нам! Будьте храбрыми, воины Христовы, в ближайшее время мы завершим наши ратные труды!

Завалив фашинами и камнями городской ров, мы подкатили к стенам штурмовые башни. Арбалетчики осыпали сарацин стрелами, пробивая насквозь всех, кто неосторожно высунулся из укрытия. Катапульты метали огромные валуны.

Но сарацины хорошо подготовились к отражению атаки. На осадные башни сбрасывали зажжённые и просмоленные тряпки, обстреливали их горящими стрелами, на головы штурмующих лили кипяток и раскалённое масло. А от метаемых нами каменных глыб они нашли простой, но надёжный способ защиты – вывесили с наружной