и Новопазарский санджак. Северная Македония, в том числе важный город Скопье, были назначены «спорной зоной» – если стороны не могли достичь соглашения, они обязались принять арбитраж русского царя. Болгары были довольны этим соглашением – особенно потому, что они ожидали, что русские будут решать в их пользу[780].

Сербы же, напротив, были далеко не так счастливы. Многие представители политической элиты считали, что в мартовском альянсе, о котором договорился умеренный премьер-министр Милован Милованович, было слишком много уступок. Среди критиков оказались начальник Генштаба Радомир Путник и лидер Радикальной партии Никола Пашич. «На мой взгляд, – прокомментировал позже Пашич, – мы слишком много уступили, или, лучше сказать, мы сдали некоторые сербские земли, которые мы не имели права уступать никогда, даже если бы это воспрепятствовало заключению соглашения»[781]. В июле 1912 года Милованович внезапно скончался, лишив внешнюю политику Сербии одного из главных сторонников умеренного курса. Через шесть недель после его смерти ярый националист Пашич занял пост премьер-министра и министра иностранных дел.

Балканы: линии прекращения огня после Первой балканской войны

Первый недвусмысленный знак того, что сербское правительство намеревается нарушить условия договора с Болгарией, появился еще до того, как разразилась Первая балканская война. 15 сентября 1912 года Пашич разослал секретный циркуляр сербским делегациям при европейских державах, в котором он упоминал «Старую Сербию», определяя ее как территорию, включающую Прилеп, Кичево и Охрид, районы, которые в марте были обещаны Болгарии. Когда началась война, сербские планы в отношении Македонии временно затмило наступление на север Албании, отвлекшее политическое руководство завораживающей перспективой обретения порта на Адриатике. Это была старая проблема сербского национального «объединения»: оно потенциально могло включать расширение в нескольких различных направлениях, вынуждая лиц, принимающих решения, выбирать между вариантами. Однако, как только стало ясно, что Австро-Венгрия не собирается позволить сербам занять территорию Албании и перспектива Адриатического порта исчезла, руководители в Белграде начали публично обсуждать идею пересмотра условия договора с Болгарией в пользу Сербии. Вожделенным приобретением стал Монастир, который сербы взяли после многочисленных неудавшихся атак и тяжелых потерь, практически врукопашную, «в штыковом бою»[782]. Встревоженные болгары направили запросы с просьбой о разъяснении сербской позиции, на которые Пашич ответил со своей обычной уклончивостью; «все разногласия могут и будут легко разрешены», заверил он болгар, но в то же время за кулисами вел переговоры о захвате не только Прилепы и Битолы, которые должны были войти в болгарскую зону, но и очень желанного города Скопье в «спорной зоне»[783]. Дальнейшее обострение началось после известий о жестоком обращении сербов с булгарами на «освобожденных землях». Не в последнюю очередь на разжигание конфликта повлияло поведение наследника престола принца Александра I, который во время экскурсии по завоеванным территориям прогуливался по разным городам Македонии, вовлекая местных булгар в следующий шаблонный диалог:

– Ты кто?

– Болгарин.

– Какой ты болгарин, твою мать![784]

БАЛКАНЫ: после Второй балканской войны

В течение нескольких месяцев казалось, что конфликта можно избежать, потому что и Белград, и София в конце апреля 1913 года договорились передать македонский спор на рассмотрение российского арбитража. Стремясь урегулировать этот вопрос, София отправила в Белград Димитра Ризова, болгарского дипломата, который участвовал в составлении сербско-болгарского Договора о союзе в 1904 году (см. главу 2), чтобы заложить основу для мирного решения разногласий[785]. Известный как сторонник сербско-болгарского сотрудничества, Ризов был подходящим человеком для заключения сделки, если таковая могла состояться. Но его переговоры с сербским правительством убедили его в том, что Белград абсолютно не намерен отказываться от земель и укреплений, которые он в настоящее время удерживает в «болгарской зоне». Его особенно потрясло поведение российского посланника. Он сообщил болгарскому премьер-министру, что влияние Гартвига в сербских делах было таким, что «его [дипломатические] коллеги в частном порядке называют его «регентом», поскольку на самом деле он выполняет функции больного сербского короля»[786]. 28 мая, на следующий день после отъезда Ризова из Белграда, Пашич наконец публично выступил с объявлением о своей политике в отношении аннексированных территорий, заявив перед Скупщиной, что Сербия сохранит за собой все земли, за которые она так тяжело боролась.

Дальнейший конфликт из-за Македонии теперь был неизбежен. В последнюю неделю мая 1913 года большой контингент сербских войск был переброшен на передовые позиции вдоль болгарской границы, а железные дороги были временно закрыты для движения пассажирских поездов[787]. 30 июня Пашич снова выступил перед Скупщиной, защищая свою политику относительно Македонии от крайних националистов, которые требовали, чтобы Сербия немедленно объявила захваченные провинции своей территорией. Как раз в то время, когда дебаты были в самом разгаре, прибыл посыльный, чтобы сообщить премьер-министру, что болгарские войска атаковали сербские позиции в спорных районах в два часа ночи. Официального объявления войны не было. Скупщина взорвалась возмущенными криками, и Пашич немедленно покинул заседание, чтобы координировать подготовку правительства к контрнаступлению.

В последовавшей за этим межсоюзнической войне Сербия, Греция, Турция и Румыния объединили свои силы, чтобы вырвать куски территории из Болгарии. Болгарские войска, вторгшиеся в Македонию, были остановлены сербами на реке Брегальница в начале июля. Затем хорошо окопавшиеся болгарские войска у Калиманци на северо-востоке Македонии отразили контратаку сербов 15–18 июля и предотвратили вторжение сербов в Западную Болгарию. Пока на сербском фронте не было перемен, греки атаковали с юга, проведя кампанию, кульминацией которой стала кровавая, но безрезультатная битва при Кресненском ущелье. В то же время румынское наступление на востоке, в результате которого румынские войска оказались на расстоянии семи миль от Софии, вынудило болгарское правительство просить о перемирии. Согласно Бухарестскому мирному договору, заключенному 10 августа 1913 года, Болгария после огромного кровопролития потеряла большую часть территорий, которые она приобрела в первой войне.

Печальный флюгер

Российская политика в отношении балканской войны формировалась с учетом Боснийского кризиса 1908–1909 годов. Русские забыли (или так и не узнали) о роли, которую сыграл Извольский, предложив обмен Боснии и Герцеговины на дипломатическую поддержку Австрии по вопросу о проливах. Более широкий международный контекст (например, отказ Великобритании поддержать претензии России на доступ к черноморским проливам) также был вычеркнут из памяти. Очищенная от контекста для использования в целях националистической и панславистской пропаганды, аннексия Боснии воспринималась как печальная глава в истории об австрийском вероломстве, усугубленном вмешательством Германии в защиту своего союзника в марте 1909 года. Это было «унижение», подобного которому Россия больше никогда не должна была терпеть. Но боснийское поражение также продемонстрировало степень изоляции России в балканских вопросах, поскольку ни Великобритания, ни Франция не проявили особого рвения, чтобы помочь Санкт-Петербургу выбраться из кризиса, который помог организовать Извольский. Было ясно, что в будущем России нужно будет найти способ оказывать давление на политику в этом регионе, не вызывая враждебности западных партнеров.

Самой поразительной чертой балканской политики России в 1911–1912 годах была слабость контроля и отсутствие координации. Убийство Столыпина 18 сентября 1911 года повергло систему управления в смятение. Оно произошло всего за десять дней до выдвижения итальянским правительством своего ультиматума Османской империи. Новый председатель Владимир Коковцов все еще пытался утвердить свой авторитет над Советом министров. Министр иностранных дел Сазонов находился за границей с марта по декабрь 1911 года, проходя реабилитацию после тяжелой болезни. В его отсутствие помощник министра иностранных дел Нератов безуспешно пытался держать руку на пульсе событий. Поводья министерского контроля ослабли. Результатом стал раскол российской политики и ее деление на параллельные и взаимно несовместимые течения. С одной стороны, посол России в Константинополе Н. В. Чарыков попытался использовать затруднительное положение Османской империи, чтобы договориться об улучшении условий для российского судоходства в черноморских проливах[788]. В разгар ливийского кризиса Чарыков предложил правительству Османской империи, чтобы Россия выступила гарантом турецкого права на владение Константинополем вместе с обороняемыми внутренними районами Фракии. Взамен