убежал.

Он вспомнил, как раскидал волков, окруживших телегу Сайко-торговца; как становился сильнее и больше с каждым прыжком, кубарем спускаясь с холма прямо в самую гущу стаи; как росла и выгибалась его тень, когда он пытался догнать – и, если повезёт, перегнать – Сирила, укравшего карту…

И, собравшись с духом, метнулся прямо под ноги к Жору, ударяясь в него со всей мощью.

«…а чего он такой маленький-то?»

Костёр показался вдруг крохотным, размером с отпечаток лапы; громила Жор – с ребёнка ростом. Топор – лёгкий, как игрушечный – мазанул по шерсти и воткнулся в утоптанную землю, увязая. Жор же отлетел в другую сторону, в противоположную, плюхнулся на зад и тяжело затряс головой, точно оглушённый…

И вдруг Джек услыхал звук – услыхал, хотя уши у него были по-прежнему заткнуты воском. Нечто невыносимо мерзкое, вибрирующее, как комариный писк, как скрежет мелка по доске, как скрип пенопластовых шариков. Крыса не видно было за клубами дыма и пепла, но это был определённо он – и его флейта.

«Он не знает, что у меня замазаны уши, – понял Джек. И похолодел. – Не знает – и поэтому надеется убить, даже… даже жертвуя приятелем? А как же клятва?»

Жор перекатился по земле, зажимая уши руками, но тщетно. Рот у него распахивался всё шире, шире, а потом губы как-то странно задрались и глаза выпучились…

Джек поспешно отвернул морду – тут же даже сквозь дым почуял свежую кровь.

На раздумья, впрочем, времени не было. Затычки из воска защищали, но шкура как-то подозрительно чесалась; и некстати вспоминались рассказы Сайко о «пастушьей дудочке», от звуков которой человек выворачивается наизнанку… В дыму что-то двинулось, и Джек бросился туда наугад, разевая пасть.

…наткнулся на что-то мягкое, по инерции сомкнул зубы…

«Это не кролик ведь», – пронеслось в голове.

К горлу подкатила тошнота, Джек отпрянул – да так и осел на землю, отплёвываясь от железистого привкуса во рту и путаясь в собственном меховом плаще.

С болот дул ветер, сырой и пахнущий дождём; он разгонял дым, пепел оседал на траве, и проступали постепенно очертания тела – человеческого тела, перекушенного пополам.

Крыс был неотвратимо и безвозвратно мёртв.

Флейту он продолжал сжимать в руке.

«Вот и всё», – подумал Джек.

А ещё подумал:

«Вот я и убил человека».

Хоть и не было другого выхода, хоть и вышло всё случайно, само собой, но чудилось отчего-то, что это уступка Неблагому.

Жор – то, что от него осталось, вернее, – валялся у самой границы поляны, там, где начинал расти вереск. Глаза щипало, скорее всего, от пепла; сильно тошнило. Джек кое-как выковырял из ушей воск и, скатав его в комок, сунул в карман. В голове звенело; что-то громыхало в вышине – может, и впрямь находила гроза. Он кое-как затоптал расползающийся от поляны огонь – не хватало ещё устроить на болоте пожар – пробормотал себе под нос:

– Женщина. Надо найти её и спасти, да…

Очень хотелось свалить отсюда подальше, но останавливала мысль о том, что кому-то сейчас хуже – и рассчитывать этому кому-то не на кого.

«Нужно допросить последнего».

Единственного выжившего из всей троицы Джек отыскал без труда – выволок из гущи вереска, несмотря на визг, и бросил на поляне, аккурат между располовиненным Крысом и останками Жора. Избавил от затычек в ушах, безжалостно раздавая затрещины, подобрал флейту и спросил в воздух:

– Правильно я полагаю, что хозяину, тому, кто играет, эта штука не вредит?

Пачкун, который до того, извивался, пытаясь уползти, и сучил ногами, замер и насторожённо обернулся.

– Ты, это, не надо, – попросил он заискивающим голосом. – Брось, я, это… всё, что надо сделаю! Правда-правда! – он пополз обратно, беспрестанно тыкаясь лбом в землю.

Видимо, это должно было изображать поклоны.

Отступив на полшага, Джек крутанул флейту в пальцах для большего эффекта и спросил:

– Та карта, которую ты смотрел… Она волшебная?

У Пачкуна аж лицо расплылось, как клякса, и губы затряслись от облегчения, когда он понял, что убивать его прямо сейчас не будут. Охотно, продолжая улыбаться и кланяться, он рассказал, что карта и впрямь волшебная – раз в день на ней можно увидеть расположение всех ключей. Путь до «замка», лабиринта, который открывали ключи, был на ней отмечен тоже. Джек забрал её себе; поколебавшись, он взял и золото, на которое указал ему Пачкун, и пузырёк сонного зелья, хотя и не представлял, куда его употребить и безопасно ли оно вообще.

«Ладно, пригодится».

– А очки, которые были у Жора… – начал было спрашивать он, собираясь уточнить, как к нему попала эта волшебная вещь и жив ли ещё её хозяин. Но Пачкун, вошедший в раз, яростно закивал, не дослушав:

– Достану, достану! – и пополз к останкам, смердящим кровью и содержимым кишечника.

Джек не стал его останавливать; очки он забрал тоже, и прихватил золотистую пластинку-ключ, который Крыс хранил у себя на груди… Всё ощущалось, как сквозь ватную перину; виделось, как через мутное стекло.

– И последнее, – с трудом выговорил Джек; с Пачкуна он, впрочем, взгляда не спускал и многозначительно поигрывал флейтой, чтоб тот не вздумал делать глупости. – Где ваша пленница? Она ведь жива? Одна или другие есть?

– Одна, одна, остальных Жор того, употребил, – закивал Пачкун подобострастно. И ткнул пальцем за верещатник: – Вон там, где раздвоённая сосна, можно дёрн сдвинуть. Будет яма, а в ней и баба… Там и лестница есть, поодаль, в траве лежит, да! Показать? – посмотрел он снизу вверх, складывая руки на груди в замок, точно собирался помолиться.

Джеку стало противно.

– Нет. Иди.

Лицо у Пачкуна стало недоверчивое – и потерянное.

– Я… и впрямь идти могу?

По-хорошему стоило бы подобрать топор и снести ему голову, но Джек не был уверен, что сможет, а потому просто кивнул. Пачкун встал с коленей и, постоянно оглядываясь, побежал прочь с поляны, бочком, бочком, по тропинке среди вереска…

«Постой, – промелькнуло в голове. – Там же ловушка была… или нет?»

Но окликнуть старикашку он не успел – тот сделал ещё шаг, два… и с воплем рухнул куда-то вниз, точно сквозь землю провалился.

…это действительно была ловушка – яма с кольями на дне, замаскированная сверху дёрном на тонких-тонких жердях. Погиб Пачкун почти мгновенно: один кол пробил