Но вслух такое спрашивать, конечно, было нельзя.

– В этот раз тоже было морозно, – вместо этого сказал Джек беспечно. – Если бродишь от города к городу, не имея крыши над головой, то мороз – это смерть… Здесь хотя бы тепло.

– И то верно, – хохотнул Крыс. – Ну что ж, слово за слово. Расскажу-ка и я тебе кое-что любопытное. Хозяин здешних земель о том пока помалкивает, но Игра заканчивается ровно через год. Ключи исчезают; не успел победить – живи, выживай, жди следующей Игры. Дары-то благо никуда не деваются…

– Выходит, что месяцев девять-десять у нас есть, – откликнулся Джек, стараясь не подавать виду, что от таких новостей у него внутри всё в ледяной комок сжалось. Как если бы сказали вдруг, что от жизни осталась половина, нет, четверть – или того меньше. – А если нет, так можно дотянуть до очередного захода. Если вы, ребята, сумели, значит, есть способ продлить жизнь.

– Ага. Например, изловить русалку, вырвать у неё сердце и съесть живьём, –хмыкнул Крыс, а Жор, который до тех пор стоял тихо, не меняя позы, скрестил на груди руки и нахмурился. – Но на всех русалок не хватит. Сейчас ещё можно добыть ключ, если пройти испытание, но к весне все ключи будут на руках, – он многозначительно умолк.

– А значит, придётся за них драться друг с другом, – сообразил Джек. Его такой поворот не то чтоб сильно удивил – это было весьма в духе Неблагого. – И тут у большой компании, конечно, преимущество… У меня другой вопрос. Положим, мы соберём ключи – сообща. А что потом-то? Трон один, победа тоже одна… Как делить будем?

Глаза у старика забегали; он сцепил пальцы в замок, но руки всё равно выдавали его дрожью. Жор стоял недвижно, как истукан. А Крыс оскалился, подавшись вперёд:

– Клятва. Колдовская клятва на крови, нерушимая: тот, кто победит, исполнит желания других. Вот такой у нас уговор.

Джек почувствовал, как тянет под ложечкой.

«Мне ведь надо разговорить их получше, – подумал он тоскливо. – Узнать, что с той женщиной и где они её прячут; разведать их слабые места – да и сильные тоже… Надо прикинуться дружелюбным, выпить эля, рассказать пару баек».

– Значит, и мне надо будет поклясться, если я к вам присоединюсь? – спросил он, чувствуя, как деревенеет гортань от напряжения.

– По справедливости – да, – кивнул спокойно Крыс. – На таких условиях мы и впрямь тебя примем. И уж, поверь, не обидим впредь.

– Ага, – растерянно откликнулся Джек. Он хорошо понимал, что необходимо сделать – и что произойдёт, если он не справится, не сумеет болтать достаточно убедительно. – И я не должен буду вас обижать тоже… Должен буду поклясться в верности вот ему, – он кивнул на Жора. – Каннибалу. И этому, серийному насильнику, – глянул он искоса на старика, и потом перевёл взгляд на Крыса. – И тебе. А ты-то кто?

А тот ухмыльнулся так широко, что видны стали коренные зубы – и почудилось на секунду, что шрам вот-вот разойдётся, открывая кровавую прореху.

– А я, – сказал Крыс, – твоя смерть.

И достал из-за пояса флейту.

Джеку стало страшно – и в то же время от сердца отлегло.

«Значит, всё-таки драться».

Дожидаться, пока флейта запоёт, он не стал – и чихнул огнём прямо в костёр. Хотел в Крыса, но не смог: это совсем не то что задрать зайца или разогнать дикое зверьё вокруг повозки торговца. Эффект, тем не менее, превзошёл ожидания. Брызнули в стороны угли, зола, пепел, хворост и дёрн. Старичок взвыл, покатившись по земле, а затем пополз в заросли вереска, пытаясь одновременно дрожащими руками заткнуть себе уши чем-то.

«Точно, флейта!»

Пользуясь неразберихой, Джек наскоро сунул в уши восковые затычки. Тотчас мир стих, а собственное сердце стало вдруг очень громким – и оттого он едва не лишился головы, когда из облака пепла и искр вынырнул вдруг здоровенный топор.

Джек едва не заорал… а может, и заорал, только сам не услышал – и сиганул вбок, уже в лисьем обличье.

В носу свербело от золы; уши были залеплены воском и не улавливали ни звука; глаза пекло.

«Да я тут сдохну!»

Он дыхнул огнём сперва вправо, потом влево – наугад, но, кажется, никого не задел. Плясали тени; метались языки пламени, и вереск, кажется, занялся тоже. Джек юркнул в сторону, под сплетение ветвей, собираясь затаиться, а потом бежать… Но тут топор сверкнул снова. Это Жор размахивал им, крича что-то в сторону; на носу у него болтались гнутые очки с одним-единственным стёклышком.

И смотрел он прямо на Джека.

«Видит, – промелькнула мысль. Лапы подогнулись. – Видит и понимает, кто я… Как? Успел заметить, как я превращаюсь? В такой кутерьме?»

Джек заметался; ушёл от одного удара, от другого, от третьего – уже совсем впритык проскользнул, острое лезвие даже срезало несколько волосков с кончика хвоста. Стало страшно. Жор махал топором с жутковатой лёгкостью, словно прутиком. Вот только не сбивал головки одуванчиков у обочины, играясь, а пытался срубить кое-чью нелепую рыжую башку.

И не колебался ни мгновения.

Один глаз у него казался чёрным, как топь; второй закрывало круглое стёклышко – и вспыхивало то и дело, ловя отсветы пламени.

«А это не его очки, – осознал вдруг Джек, и подслушанный в трактире разговор всплыл в памяти с необычайной ясностью. – Был учёный человек с волшебными очками, сквозь которые видно правду… Был и пропал. Выходит, это они и есть? А учёный, что?..»

Додумывать мысль, учитывая гастрономические пристрастия верзилы, как-то не хотелось.

Да и некогда было!

Когда топор снёс кривую сосёнку, чудом не зацепив кончики ушей, Джек подумал, что надо бежать, любой ценой, прямо сейчас, пока голова цела. Ведь победить вряд ли получится… Но это бы означало, что пленница – ещё живая, хоть и искалеченная – осталась бы тут, в руках чудовищ; что продолжились бы убийства – не здесь, так в другом месте, а всё потому, что он, Джек, сунулся, не подумав…

«Я не виноват, – подумал он. – Вина всегда на убийце. Никто не обязан рисковать собой и геройствовать…»

И всё-таки никуда не