Была бы Сади ее дочерью, моя мать гордилась бы ею больше, чем мной. Не стану лгать, мысль об этом больно ранила. Если сегодня мы все посмотрели правде в лицо, я должна это признать.

– Она была хатун одного из племен, – сказала я. – Даже сражалась с крестейцами в битве при Сир-Дарье. Но теперь думает только о справедливости, позабыв о том, что мы и есть справедливость для Потомков.

Нора подала моей матери розовую воду.

– Она просто не понимает, – ответила матушка. – Посмотри, как Лат наказывает тех, кто поклоняется святым в Зелтурии. Они осквернили святой город ересью и вот как за это расплачиваются. Но даже они поступают так лишь из-за невежества. Потому что не знают истинного учения Лат.

Разумеется, перед матерью мне надо было сохранять благопристойный фасад.

– Конечно, амма. Молюсь, чтобы Лат простила им невежество. Несущие свет распространят истинное учение и дойдут до каждого. Вообще-то Вафик послал делегацию в Костану. Может, отец Сади еще увидит свет истины.

Матушка повернулась к Селене.

– А ты, дочь императора Иосиаса, долго ты будешь упорствовать в своем язычестве? Не пора ли тебе признать очевидную истину?

– Амма… – Я легонько коснулась ее руки. – Селена сейчас далеко от дома. Ее утешает только вера. Уверена, со временем она придет к свету, но не торопи ее, прошу.

Селена мудро промолчала.

– Возможно, у нее не так много времени, как она считает. – Матушка распрямила спину. – Мы не выбираем, когда умереть. Я думала, мое время пришло, столько крови выкашляла. И все же я здесь, совершенно здоровая. Но слишком часто бывает совсем наоборот. Здоровые люди внезапно заболевают или падают с лошади.

Как странно сегодня в этой юрте. Никто ни в чем не соглашается с другими, а меньше всего в том, кому следует служить. И все же каждая из нас считает, что она права, причем настолько, что готова утопить мир в крови ради этого.

К нам пришел Базиль Разрушитель. Мы встретились с ним на границе кровавого облака, которое подкралось еще ближе к морю юрт.

И он, и семеро приехавших с ним дрожали и потели, вид у них был измученный. Когда я с помощью Норы спросила у него, в чем дело, он ответил:

– На пути нам повстречались Падшие ангелы. Их вид непросто пережить, даже сильным духом и непоколебимым в вере.

Они положили на песок труп, который привезли с собой. Я узнала косы Тилека.

Увидев холодное тело своего всадника, Гокберк недовольно вздохнул.

– Как он умер?

– Не знаю, – ответил Базиль. – Мы нашли его на тропе.

Гокберк жестом велел двум силгизам унести труп Тилека.

– Мы открыли храм Хисти. – Базиль повернулся ко мне. – Я послал туда несколько отрядов. Все пали от пуль. Больше я не готов никем жертвовать. Все воины мне дороги, и больше ни одна душа туда не войдет. – Он потер ладони. – Вы должны нам помочь.

– Каким образом? – поинтересовалась я.

– Не знаю. Мои воины умирают один за другим, пытаясь войти в храм, только чтобы захватить шаха Кярса, который нужен только вам.

– У них закончатся пули, император Базиль. Могу в этом заверить.

– Но во что это обойдется мне? Я больше не пожертвую ни единой души. Вы должны дать нам способ получше.

Если забросать храм бомбами, может обрушиться вся гора, отрезав нас от него. Этого я не могла допустить. Но важно, чтобы Базиль принес мне голову Кярса. Какая мне разница, сколько человек он потеряет? Вообще-то, так он станет для меня менее опасным. Я бы станцевала на радостях, пока они с Кярсом будут убивать друг друга.

Продолжая притворяться, что мы союзники, я проводила Базиля в главную юрту, где Пашанг встречался с командирами своих всадников.

Пашанг отпустил их, чтобы мы с Базилем и его спутниками могли сесть. Как и раньше, мы подали ему розовую воду. Мы также предложили ему кофе и чай, но он не знал таких напитков. Простые любезности, похоже, успокоили Базиля, и у меня создалось впечатление, что ему нравится проводить здесь время, подальше от кровавого облака, в чудесном комфорте.

– Очень горько, – сказал он, попробовав кофе, который подала ему Нора в крохотной фарфоровой чашке. – И я не в настроении пить горячее.

– Со временем эта горечь тебе понравится, – сказал Пашанг. – А еще у нас есть соленый чай, он тоже может тебе понравиться.

Я сердито зыркнула на Пашанга.

– Не предлагай ему эту гадость.

– Какая же ты дочь своего отца? – засмеялся Пашанг.

Базиль поставил чашку на низкий деревянный столик.

– Я не могу получать удовольствие, пока мои воины страдают от кровавого тумана. Я лишь хочу захватить шаха Кярса и вручить его вам, чтобы вы позволили нам уйти из этого про́клятого места, и побыстрее.

– Гокберку это не понравится, но мы можем дать ему бомбы, которые взрываются при ударе, и все будет кончено, – прошептал мне Пашанг.

– А если взрыв разрушит тело Отца Хисти? – прошептала я в ответ. – А вдруг обрушится вся пещера? Как мы объясним аланийским подданным, что дали Базилю метательные бомбы, которыми они разрушили святой храм?

Пока мы шептались, Гокберк не сводил с нас глаз. А потом резко сказал, словно оборвал с розы бутон:

– Мы не будем предоставлять никакую помощь, если она навредит храму. Это самое святое место на земле.

Базиль напряженно вздохнул.

– Но они забаррикадировались там, и мы не можем даже добраться до них.

– В конце концов у них закончатся боеприпасы, – повторила я то, что уже говорила ранее.

– Когда падет половина моей армии? – насупился Базиль. – Мои воины мне как дети, и я не преувеличиваю. Я оплакиваю каждую смерть. И больше никем не пожертвую.

Был ли он и впрямь таким чудесным отцом для своих воинов или просто старался вызвать у нас сочувствие? Хотя лицо у него было довольно честное. Ясные и резкие линии шли от глаз по щекам, стрижка у него была четкая, а густая борода припорошена сединой. Честное лицо, которое может служить отличной маской для лицемера.

– Другого варианта нет. – Пашанг подался вперед. – Даже нам трудно атаковать позицию, которую обороняют скорострельными аркебузами. Поэтому мы и не атакуем гулямов. Мы выкуриваем их и заставляем напасть. Это единственный способ сравнять шансы. Только так можно лишить их преимущества и победить.

– И как же я выкурю их наружу? – спросил Базиль. – Они твердо намерены защищать своего предводителя