Оран открывает баночку и протягивает ее мне, тыча пистолетом мне в лицо. Дуло выглядит таким же темным и пустым, как глаза дяди Орана.

Я не знаю, что это за таблетки, но это и не важно. Потом я могу их вытошнить, а пока должна притвориться, что буду паинькой. Иначе он просто пристрелит меня.

Терпение Орана висит на волоске. Я сильно недооценила отчаяние моего дяди.

Я пришла сюда, чтобы противостоять ему, думая, что это все тот же человек, которого я знала. Думая, что смогу урезонить его. Надеясь, по крайней мере, что Оран поймет, что все кончено и он проиграл.

Я не понимала, сколько ненависти кипело в нем. Ненависти к моему отцу… и ко мне. Он никогда не любил меня и никогда не уважал. Лишь использовал, когда это было удобно, а когда я встала у него на пути, попытался утопить меня, как крысу.

Я доверяла дяде, но он не стоил этого доверия.

В отличие от Рейлана. Жаль, сейчас я не могу позвать его, как тогда, у хлева. Мне бы хотелось, чтобы он ворвался и спас меня. Но парень в пятистах милях отсюда[25]. Я потратила весь этот гребаный день на то, чтобы уехать от него.

Если я хочу выжить, мне придется спасать себя самой.

– Бери, – рявкает Оран.

Я послушно беру баночку с лекарствами. Она маленькая и легкая, внутри перекатываются белые таблетки.

– Глотай их, – шипит он.

Я вытряхиваю несколько таблеток на ладонь и запиваю их скотчем.

Часы тикают. Наверное, у меня есть где-то полчаса, прежде чем таблетки подействуют.

– Прими их все, – велит Оран.

Наверное, не имеет значения, сколько именно таблеток я выпью. Мне все равно предстоит их вытошнить. В ином случае Оран меня пристрелит, и тогда количество таблеток роли не сыграет.

Я глотаю остальные таблетки, запивая их остатками скотча.

Тик-так, тик-так.

– И что теперь? – спрашиваю я Орана.

– Теперь ты напишешь предсмертную записку, – отвечает он.

– Мне нужна бумага.

Оран роется в своем столе и достает лист плотной пергаментной бумаги кремового цвета. Только самое лучшее для дяди Орана.

– И что я должна написать? – спрашиваю я.

Оран откидывает голову назад и закрывает глаза, словно придумывая, какими будут мои последние слова. Я снимаю с подставки его позолоченную ручку.

– Родные мои, – начинает Оран. – Мне жаль, что я обрекаю вас на это. Но я думаю, что так будет лучше. Мне слишком больно. Я просто не могу больше…

Он продолжает диктовать, а я вывожу загогулины, делая вид, что записываю все под диктовку слово в слово. То, что предлагает Оран, слишком мелодраматично и нелепо – я бы никогда не написала такого. Я бы вообще ничего не написала, раз уж на то пошло, потому что я бы ни за что, на хрен, себя не убила. Кэл знает это, и Несса тоже. Что бы ни случилось, они ни за что не поверят в эту херню.

– И подпись «С любовью, Риона», – велит Оран.

Я корябаю подпись, которая не имеет ничего общего с моей.

– Этого вы хотели? – спрашиваю я, откидываясь, чтобы он мог проверить написанное.

Оран облокачивается на стол, склоняясь над листом, чтобы прочесть, что я написала. Его взгляд пробегает по строкам, и лицо заливает краска гнева.

– Нет! – кричит он. – Это не…

Я хватаю канцелярский нож и втыкаю ему в ладонь. Крохотный средневековый меч проходит ее насквозь, пригвождая к столу.

Оран взвывает и направляет пистолет мне в лицо, но я хватаю его запястье обеими руками и поднимаю вверх. Дядя нажимает на спусковой крючок и трижды стреляет в потолок. На наши головы сыплется пыль от штукатурки.

Я с силой наступаю ему на ногу своим ковбойским сапогом, а затем заезжаю коленом в пах. Со стоном Оран сгибается пополам, осыпая меня бранью.

Я вырываю пистолет у него из рук.

Может, Оран и не служил в ИРА, но драться он умеет. Как только я выхватываю у него пистолет, дядя бьет меня прямо в лицо. Ударом меня отбрасывает назад, и пистолет, выскользнув из моей руки, исчезает под стулом.

Оран пытается оторвать руку от стола, но нож вошел крепко. Взвыв от боли, дядя хватается за рукоятку, чтобы вытащить его.

Тем временем я опускаюсь на колени и шарю под стулом, пытаясь нащупать пистолет. Не знаю, то ли дело в ударе, то ли таблетки начинают действовать, но у меня кружится голова. Пол, кажется, раскачивается подо мной взад-вперед, и я не могу найти пистолет.

Дядя Оран прыгает на меня сверху, вдавливая всем весом в ковер и выбивая воздух из моих легких. Я задыхаюсь, голова кружится еще сильнее. Затем он снова пытается поднять меня, оттаскивая от пистолета.

В этот момент мои руки натыкаются на что-то холодное и твердое. Я хватаюсь за рукоятку и нажимаю на спусковой крючок.

Когда Оран рывком поднимает меня, я разворачиваю пистолет и направляю ему прямо в лицо.

Он замирает, сомкнув руки на моих плечах.

– Ты не застрелишь своего дядюшку… – говорит он, обнажая пожелтевшие зубы в натянутом подобии улыбки.

– А вот и застрелю, – отвечаю я.

Я нажимаю на спусковой крючок и пускаю пулю прямо ему между глаз.

Обмякшие руки Орана больше не держат меня, он падает на спину. Я тоже заваливаюсь, не способная стоять на ногах. Падая, я с грохотом бьюсь головой об пол.

Я переворачиваюсь, и комната вертится вокруг меня. Я запихиваю пальцы в горло, пытаясь вызвать рвоту. Я давлюсь, но ничего не выходит.

Черт.

Я пробую снова, но моя рука немеет и безвольно болтается на запястье. Горло распухло. Возможно, поэтому меня и не тошнит.

Теперь я пытаюсь дотянуться до телефона, но кажется, будто он в миллионе миль отсюда, на столе дяди Орана. Я ползу и ползу, но на самом деле никуда не двигаюсь. Мои колени беспомощно скользят по ковру в восточном стиле.

О боже, похоже, моему придурошному дядюшке все же удалось убить меня, хоть теперь ему от этого мало толка.

Мне кажется, будто я все еще ползу к телефону, но моя щека покоится на ковре, так что не похоже, чтобы я двигалась.

Мне холодно. Очень холодно.

Вот бы оказаться в объятиях Рейлана. Нет ничего теплее его рук.

Черт побери. Это печальная смерть. Я о стольком сожалею…

Внезапно я чувствую, что парю. Мне по-прежнему очень холодно, но