Шрифт:
Закладка:
Перспектива, что коммунистов действительно призовут вести в городе тяжелые партизанские бои, отбивая улицу за улицей, дом за домом, комнату за комнатой, становилась все более реальной.
Всю ночь Жданов и Ворошилов работали над военными задачами, весь день до вечера – заседания, конференции, митинги, воодушевляющие беседы, проходившие обычно без всяких формальностей: инженеры и другие специалисты приходили на заседания Военного совета и уходили, принимали участие или нет, в зависимости от необходимости или по желанию.
Жданов и Ворошилов встречались с редакторами «Ленинградской правды», стремясь усилить ее работу по линии пропаганды. Им удалось освободить от службы в армии нескольких опытных корреспондентов и поручить им освещать военные события более реалистично, чем это могли сделать начинающие репортеры, вроде Всеволода Кочетова и его приятеля Михалева. Были попытки предоставить больше информации, в частности о боях на Ленинградском фронте. До сих пор для многих оставалось неясным действительное положение вещей, доходили обычно лишь слухи.
21 июля в Смольный пригласили военное руководство – командный и политический состав. Жданов и Ворошилов их предупредили, что для самонадеянности нет ни малейших оснований. Выступавшие, один за другим, подчеркивали необходимость быстрого строительства укреплений.
Обсуждались недостатки строительства, споры между специалистами. Решено было возложить ответственность на единое управление по строительству оборонительных сооружений, руководить управлением должен был секретарь горкома Кузнецов.
24 июля в Смольном было еще одно собрание – встреча партийного актива под председательством секретаря горкома Кузнецова.
Первым выступил Ворошилов. «Самая главная задача – не пустить в город врага», – сказал он. Потом выступил Жданов: «Враг хочет разрушить наши дома, захватить наши заводы, уничтожить наши достижения, покрыть наши улицы и площади кровью бесчисленных жертв и поработить свободных сынов Родины. Этому не бывать!»
Весь партийный актив Ленинграда встал в ответ на призыв Жданова, и в зале, где Ленин провозгласил начало большевистской революции, прозвучала торжественная клятва «умереть, но не отдать город Ленина». Потом все пели Интернационал. Устанавливалось круглосуточное дежурство всех членов и кандидатов партии, были составлены планы для коммунистов, комсомольцев и рабочих отрядов по защите города – каждого квартала, каждого дома.
При всей тревоге, при всей кризисности ситуации не приняли никаких мер по охране продовольствия. Еще 22 июля начались набеги на продовольственные магазины, а организованные попытки установить контроль над резервами предприняты не были. С 18 июля все крупные советские города перешли на карточную систему. Продовольственные нормы в Ленинграде были те же, что во всей остальной стране, – 800 г[97] хлеба в день рабочим, 600 – служащим, 400 – иждивенцам и детям. От 2200 г мяса в месяц для рабочих до 600 г для иждивенцев и детей. Вполне достаточные нормы крупы, жиров, сахара.
Как отмечала в своем дневнике Елена Скрябина, «пока ничего страшного, жить можно».
Коммерческие магазины, в общей сложности 71, открылись в день установления карточной системы. В них можно было купить без карточек все что угодно и в любом количестве: сахар, масло, мясо, икру. Но цены были высокие. Килограмм сахара стоил 17 рублей. Люди толпились в этих магазинах, смотрели на цены и, ворча про себя, уходили. В ресторанах еда отпускалась без карточек, вкусная или невкусная, но такая же, как всегда.
В Эрмитаже работа шла день и ночь. Профессор Орбели не мог успокоиться, пока не были отправлены все сокровища. Все чаще задерживалась упаковка, потому что сотрудников Эрмитажа забирали на рытье окопов, на военную службу. С невероятными усилиями отправили 20 июля вторую партию, заняли 23 вагона. 422 ящика, 700 тысяч отдельных предметов. 14 сотрудников сопровождали поезд, отправлявшийся в неведомый пункт назначения, теперь известно куда – в Свердловск. Еще третий поезд, планировал Орбели, – и дело завершится.
На доске объявлений Эрмитажа когда-то вывешивались сообщения о лекциях по искусству, об археологических находках, теперь там появились объявления другого рода: смерть С.Н. Аносова, археолога, – первая жертва из числа сотрудников Эрмитажа, погиб в Красной армии при исполнении воинского долга.
На столе Орбели – телеграммы из горкома, от Военного совета, из городского совета: «Предлагается из числа трудоспособных мобилизовать на оборонительные работы 75 человек. Обеспечить всех мобилизованных лопатами, кирками, ломами, пилами, топорами. Каждому мобилизованному иметь запас продуктов на 5 дней, кружку, ложку, котелок, смену белья, теплую одежду и деньги.
Предупредите всех мобилизованных, что работы продлятся не менее 2 недель».
Александр Штейн, драматург, жена которого была на «Ленфильме» художницей, служил теперь на Балтийском флоте в Кронштадте. Как-то в конце июля его отпустили на четыре часа в Ленинград. Эвакуация детей была в разгаре – тех, кого привезли из Лужского района, и тех, кого еще никогда никуда не отправляли. Он увидел, что Невский проспект забит автобусами, трамваями, в которых полно плачущих детей, встревоженных родителей. Военная музыка раздавалась из громкоговорителей. Ребятишки тащили огромные узлы с вещами, коробки. На Аничковом мосту, без прославленных коней Клодта, которых давно закопали из-за бомбежек, образовалась пробка.
Витрины огромных магазинов на Невском обложены мешками с песком, крест-накрест заклеены бумажными полосами, вырезанными из старых газет. Повсюду висели военные плакаты: «Ты вступил в народное ополчение?» На другом плакате было ярко-синее море и на море линкор, все его пушки извергали багровое пламя.
Поток автобусов двигался к станции, где собрались огромные толпы. Женщины все пересчитывали своих подопечных… 110… 112… 114. У многих детишек были на спине рюкзачки защитного цвета. И жена Штейна была там с их 6-летней дочкой Таней – в глубокий тыл, куда-то на Урал… всего на 2 недели, убеждали матери детишек и самих себя.
Эвакуация из Ленинграда все время то начиналась, то прекращалась. В основном эвакуировали детей, сначала поблизости за город, потом на Урал и в другие отдаленные районы. Для организации выезда Ленсовет создал специальный отдел, до 11 августа из Ленинграда отправили 467 648 человек[98]. Но в большей мере это восполнялось потоком беженцев, прибывавших из Прибалтийских республик. 10 августа решено было отправить из города еще 400 тысяч женщин и детей. Всего через 4 дня эта цифра достигла 700 тысяч. На деле такое количество людей вовсе не было эвакуировано. Когда сомкнулось кольцо блокады, 216 тысяч человек были подготовлены к отъезду, но не уехали. В поездах не могли вывезти такое количество людей, и вдобавок железные дороги подвергались тяжелым бомбежкам, например 15 августа. Чудовскую железнодорожную станцию атаковали 105 немецких бомбардировщиков, а 18 августа они разбили мост через реку Волхов
