— Все еще ни черта не понятно. — Ноа прислонился к мокрой стене и, поняв, что он испачкал свою джинсовую в желтый цветочек рубашку, принялся отряхивать с нее черную плесень.

— Речь идет о краеугольном камне. Безупречно ровном и лежащем в основании конструкции. Точнее, в ее углу. Поэтому и говорят: «На кого он упадет, того раздавит». Так как стена просто обвалится.

— Значит, нам надо искать камень в углу. Элементарно! — обрадовался Ноа.

— Вот этот? — крикнула им Соль.

— Еще элементарней!

Они подошли к ней и увидели идеально ровный обтесанный камень внизу угла капеллы.

— Только вот есть проблема, Ноа. Вытащишь его, стена рухнет, — напомнила Соль.

— Ну и хрен с ней.

Ноа наклонился и, обхватив камень пальцами, потянул на себя: получилось сдвинуть его на пару миллиметров, после чего из стены посыпалась пыль и мелкие камушки, разбивающиеся о пол.

— Ноа! — крикнул Джосайя и, схватив его за плечи, отшвырнул от стены.

Раздался грохот — Ноа споткнулся о свои же ноги и упал. Пока мистер Кэруэл помогал ему подняться и отряхивал его кудрявые волосы от пыли, Эбель задумчиво рассматривала камень в углу.

— Почему он так легко достается? — спросила она.

— Легко? — возмущенно запыхтел Ноа.

Он дул на свои покрасневшие пальцы с содранной кожей.

— Потому что это часть механизма. — Джосайя тоже склонился над камнем. — Кто-то уже вытаскивал его — это видно по отодранной плесени. Камень слишком чистый по сравнению с другими.

— Может, его можно заменить другим камнем?

— Или же он сам отъедет, когда мы найдем рычаг, — теперь Джосайя возомнил себя Беном Гейтсом. — Ну, что стоите? Ищите. Рычаги, кнопки, что-то такое.

Все, следуя его примеру, принялись щупать каждый камень стены.

Эбель вернулась к витражам. Они почему-то вызывали столько же вопросов, сколько и идеально чистый камень в углу капеллы. Но ни кнопок, ни рычагов вокруг них не было. Стекло тоже оказалось обычным стеклом.

— Кто это вообще? Непохоже на святую троицу, — сказала Эбель, смотря на витраж.

— Ну, в центре явно Иисус, — констатировал Ноа. — Распятый, кстати, — добавил он.

— Ну, как же, — удивился стоявший у противоположной стены Джосайя. — «Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону».

Эбель давно заметила, что мистер Кэруэл частенько любил что-то цитировать.

— На этом витраже изображен Иисус между распятий Дисмаса и Гестаса.

— Кто они?

— Благоразумный и безумный разбойники. Один из них хулил Господа, другой же раскаялся и признал Иисуса невинным страдальцем, за что тот забрал его в рай. Считается, что Дисмас был первым спасенным человеком, между прочим.

— Вот почему у Гестаса нет креста? — Эбель села на корточки и посмотрела в пустое отверстие, вырезанное в каменной кладке под витражом.

— О чем ты? — Джосайя подошел к Эбель.

— Ну, вот у Дисмаса белый крест, — она показала на него пальцем, — у Иисуса обычный деревянный, а у Гестаса…

— Пусто.

Джосайя сел рядом с Эбель и запустил пальцы в дыру в стене.

— Хм… — протянул он, что-то нащупав. — Вот и наша разгадка.

— Нашли рычаг? — крикнул Ноа.

— Нашел ответ на шифр Ребекки.

— Камень отверженный, душа непригодная, — произнесла Эбель. — Камень, который отвергли строители, и душа, непригодная для рая. Это гениально, мать вашу.

— Ты хвалишь серийного убийцу? — спросила Соль.

— Нет. Но, согласись, что он не глупец. Он явно знает, что делает, и явно пудрит всем мозги. Отлично скрывает то, что хочет скрыть. Но для чего он это делает?

— Убийцу поймали. Забыли, что ли? — усмехнулся Ноа. — Забудьте про загадки. Эта, вероятно, была последней.

— Ты и правда так думаешь? — спросила его Эбель.

— Я думаю, что не смогу жить дальше, не разгадывая все эти ваши интересные шифры, вишенка. Наконец-то в академии стало происходить хоть что-то интересное.

— Ну что же, — Джосайя встал и отряхнул руки, — тогда нам надо найти черный крест, ведь именно такой должен быть у Гестаса.

— И понять, что открывает ключ, который был у Ребекки Мартинс, — добавила Соль.

Шла вторая неделя без убийств.

Запах ладана сменился запахом шоколада в кабинете мисс Моретти. Чем больше проходило спокойных дней, тем неуютнее чувствовала себя Эбель. Будто в чем-то был подвох, и опасность, отступив в тень, набиралась сил, чтобы наброситься на них в самый неожиданный момент. Неуютно было даже в кабинете, где играла пластинка с композициями Бетховена, а золотые лучи солнца, падающие через резное окно, освещали мокрые полотна. Пока студенты старательно выводили кистью картины, Бруна рассказывала им о композиторе, который покорил ее сердце. Об одном из бесчисленного множества композиторов, если быть точнее. Бруну Моретти покоряла любая музыка и живопись.

— Людвиг, скорее всего, тоже был исключительным. Говорят, что у него был дар — идеальный слух. Безупречный. Именно поэтому, будучи глухим, он смог написать больше пятисот композиций. Информацию об этом можно было найти даже в старых писаниях, которые со временем были утрачены или же искажены историками. Никто не хотел восхищаться скурой, но все хотели восхищаться талантливым музыкантом.

Но был ли Бетховен исключительным, сейчас никто бы узнать не смог.

Если первую неделю в коридорах собора витало волнение, то сейчас все прекратилось. Студенты будто вовсе забыли о том, что происходило в академии пару недель назад, и, вычеркнув весь сентябрь из головы, начали медленно готовиться к Хеллоуину. Ноа говорил, что все живут здесь ради двух праздников — Рождества и Дня всех святых. Именно так просила называть его мисс Вуд. Студенты, разодетые в порванные платья и костюмы, ходили по кабинетам преподавателей, и те раздавали им сладости. В трапезной подавали вкуснейший безалкогольный пунш и яблочный пирог. А вечером всех ждал бал-маскарад, после которого самому Ноа разрешали устраивать вечеринку в главном зале. С выключенным светом, старым дырявым диско-шаром и музыкой, от которой у директора все время болела голова.