Что касается необходимости для любящих друг друга людей постоянно жить вместе, тут я с тобой совершенно не согласен. Ты молода, поэтому так думаешь. Уверен, что разлука – один из самых необходимых элементов настоящей, большой любви. Это страдание, признаюсь, впрочем, – страдание прекрасное, – если оно не слишком продолжительно. Совместная жизнь, устроенная так, как устроено человеческое общество, создана для того, чтобы убить любовь. Все, что превращается в привычку, все, что подчиняет жизнь повседневным мелочам – всё это больше не является любовью как таковой.

Ты, к примеру, пишешь мне массу длинных писем, но я не знаю ни одной, ни одной подробности твоей жизни. Ну что ж – я даже не прошу об этом. Всё это кажется сущим пустяком по сравнению с мыслью, которую я пытаюсь развить: ты обо мне думаешь! […]

[…] Никогда еще я не испытывал такого чувства безмятежности в своей привязанности, как сейчас, и скажу тебе почему.

В прошлом, когда я имел счастье любить всеми силами своей души, была одна мысль, которая отравляла меня. Это была мысль о том, что я причиняю вред любимому человеку – препятствием, которое невольно ставлю на пути к браку, – если он свободен, или возможностью потерять свою репутацию (как говорят), если он не свободен. Это отравляет.

В любви к тебе у меня нет таких идей, потому что не думаю, что отравляю твое существование чем-либо. Ты всё знаешь, ты прошла через многое – и даже сила твоего таланта стерла то, что нужно стереть в глазах жестокого и лицемерного глупого человечества. В своем воображении я вижу тебя великой – возвышающейся над мелочной толпой. Там, где бы другие были сражены, ты совершила сальто-мортале. Я даже рад, что ты замужем – потому что, по крайней мере, этот вопрос снят. […]

Не знаю, говорил ли тебе, что М.[атильда] похитила меня с вечеринки на глазах у всех – она не могла больше терпеть своего ничтожного подлого мужа. А месяц спустя она сказала, что если бы она знала, что я хороший и порядочный, она никогда бы не отдалась мне. Она приняла меня за проходимца. […]

Другая любовь, супружеская любовь – создание этого несчастного человечества. Есть прекрасные натуры, которые приспосабливаются. Но это не для тебя – никогда. Твоя натура максимально чувствительна — ты никогда не смиришься с мелкими будничными заботами. Еще слово, чтобы поддразнить тебя.

Ты говоришь, что если заподозришь другую привязанность – мужчина для тебя сразу исчезает.

Леонор, ты забываешь! Я так к тебе привязан – помнишь Венецию, лицом к лицу в нашем доме? Я страдал за тебя! Поверь – я страдал, потому что видел, как ты страдаешь, и понял почему. Это продолжалось до тех пор, пока ты не смогла победить то чувство.

У тебя такая прекрасная натура! Уже тогда я подумал: вот почему его произведения такие бездарные! Как может человек, имеющий счастье быть любимым тобой, любить другую? Должно быть, он сам посредственность. Тогда я понял почему его музыка такова[410].

[11.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

[…] Проводите время в Москве в работе и дома. Месяц – это не так долго. Вы уже знакомы с недоброжелателями в Петербурге. Мнимая простота. Они обожают сплетни как нигде. […]

В Москве оставайтесь больше наедине с собой и держите планку высоко! Больше надменности со всем обществом, если Вы абсолютно не уверены в сердечности, чувствительности и благородстве человека. […]

[12.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

[…] Я предупреждал Вас о том, как вести себя в свете. Вы держите планку недостаточно высоко. Что же касается мужчин, которые «волочатся», за Вами, как Вы говорите, то они должны были бы вызывать у Вас отвращение, ибо само это «волокитство» является лишь результатом Вашего обращения с ними. Если Вы сами не получаете от этого большого удовольствия, именно Вам следовало бы дать им отпор. Я это говорю не из-за глупой ревности, а по причинам, которые сейчас долго объяснять. […]

[17.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

Простите за эту бумагу.

Я нахожусь в мастерской и хочу немедленно ответить Вам, бумага грязная, другой у меня нет. Я очень рад, что некоторым людям приходит в голову мысль, что я не должен ничего скрывать от своей жены! Но я это делаю ради нее самой, не для себя! Во имя неба! И Вы обратили внимание на подобную чушь!

Знайте, что даже про М.[атильду] она узнала пять лет спустя – и это потому, что М.[атильда] заставила меня сказать ей – по серьезным причинам.

В конце концов, я даже не хочу об этом говорить – это слишком глупо. […]

Я знаю, что в свете об этом знают, и понимаю, откуда […].

Вы знаете, что десять лет мы умели скрывать […] Неосторожность М.[атильды] оставившей все мои письма в руках матери, которая всем рассказывает об этом, вынудила меня больше не скрывать: «аминь». Ваши письма, я всегда держу при себе.

Но знаете ли Вы, что одна только мысль о том, что безразличные мне люди подозревают меня или подозревают дорогого мне человека, убивает меня. Обмануть этих негодяев – вот моя единственная цель. […]

Всего один Ваш маленький недостаток убивает Ваши великие качества. В этом мире нет больше М.[атильды], чтобы понять это. Она была уникальной и полностью понимала Вас.

У Вас нет самообладания, которое дается с образованием. Матильде тоже его не хватало, она знала это. Ее смерть – лишь результат этого недостатка.

Ее глупости всегда были вызваны одной и той же причиной.

Выбирайте людей, узнавайте их лучше, и только тогда Вы можете не сдерживать себя. Без этого всегда, всегда будьте начеку.

Этот недостаток сдержанности некоторые даже называют вульгарным. Представьте, мне сказали так о М.[атильде]! […]

Сколько раз я предупреждал Вас – я знал, что Вас ждет разочарование. Об этих вопросах я бы хотел поговорить с Вами, когда освобожусь. Вы должны это хорошо понимать, потому что в этом Ваша слабость. Вы думаете, что у вас нет гордости. Ошибка! Она у Вас есть. И эта гордость страдает, часто страдает. И это скрытое страдание лишает Вас мужества, лишает спокойствия, заставляет не любить одиночество.

Вы ничего не делаете. Вы не читаете серьезных книг, есть мир вещей, о которых Вы не знаете. Вы не развили интересы – и т. д. и т. д. Всё потому, что Вы говорите себе: «это того не стоит» и говорите потому, что в глубине души Ваша гордость задета, и Вы не видите в серьезном занятии способа залечить эту рану.

Именно это заставляет Вас всегда бросаться в крайности и никогда не