Из всех указанных нами подробностей Грюнау создал нечто целое, с дерзостью выдавая это выдуманное целое за истину, существовавшую в Ромове.

Из критического же разбора этих подробностей – достоверны ли они или нет – оказывается в окончательном, общем результате, что описание Ромове Грюнау – это компиляция известий, почерпнутых из разных указанных нами авторов, которые мы знаем лучше и основательнее и без Грюнау. Все же другие известия, которые нам представляются новыми, – это выдумки и ложь, переходящие границы воображения и терпимости.

ІІокончив с Грюнау, мы свободнее можем приступить к рассмотрению вопроса о вечном огне, требующего, однако, предварительно несколько общих замечаний относительно видов огня у литовцев.

Огонь вообще занимал первостепенное место в религиозной, социальной, публичной или частной жизни всех литовцев. Мы различаем огни так называемые вечные (jugis Dusb.), которые неугасаемо должны гореть, главным образом для подачи изречений, каковые огни горели, например, в Ромове, в Вильне и в других важнейших местностях (in celebrioribus locis. Dlug.), и огни временные, раскладываемые в известных только случаях. Из последних одни были периодические, как, например, огни на Ивана Купалу (Sobótki), другие опять могли раскладываться во всякое время для сожжения умилостивительных или благодарственных жертв. Если в конце последние огни были зажигаемы по какому-нибудь случаю, интересующему общество, то все вышеуказанные виды огня можно назвать публичными. Дусбург, за исключением огней на Ивана Купалу и умилостивительных, упоминает и об остальных.

Первое известие о прусских огнях на Ивана Купалу (Heilfeuer, Sobótki) сообщает нам вармийский епископ Генрих III (1373–1401), запрещающий в своей епархии этот обычай: «Prohibemus etiam, ne celebretur Sabbatum, quod vulgariter Heilfeier (Heilfener) dicitur, prout suggestione diaboli et adinventione rusticorum, a quibusdam consuevit celebrari». О том же прусско-литовском обычае упоминает Геннебергер, что накануне Ивана Купалы вечером добывали посредством колеса, соломенных веревок[65] и канатов огонь на месте, предназначенном для пастбищ.

Из умилостивительных жертв для отвращения неприятельских нашествий приведем пример из времен, когда христианство господствовало уже более двух веков. Происходило это в 1520 году. Поляки, вытолкнувши крестоносцев из Вармии, заняли войсками всю Натангию и уже намеревались пройти Прегелю, угрожая столице герцога Альбрехта. С другой стороны приближался к самбийским берегам гданьский флот. Среди таких тяжелых обстоятельств гроссмейстер ордена герцог Альбрехт, исчерпав все средства защиты, находился в отчаянном положении. Прусские представители народа (Stände) в этой всеобщей тревоге, вспомнив обет, данный при таких же обстоятельствах шестьдесят лет тому назад св. Войцеху, покровителю Пруссии, и до сих пор еще не выполненный, возобновили обещание. Народ, истощенный налогам в виде поставки солдат и денег, не знал, откуда и ждать себе спасения. И вот является самбийский вольный человек Вальтин Суплитт (Waltin Suplitt), очевидно, вайделот, который публично извещает, что обладает способом для удержания неприятелей от нашествия на Самбию, лишь бы только правительство разрешило употребить его и жители не отказали в помощи. Отправленные к герцогу послы, видно, вернулись с позволением, так как жертва вскоре была совершена. Тогда Вальтин Суплитт потребовал от крестьян черного быка и две бочки пива. Крестьяне, помня еще языческие обряды, все охотно доставили в деревню Рантау (Rantau). Тут на морском берегу в присутствии одних только мужчин, так как языческие обряды в этом случае запрещали присутствие женщин, зарезав по обряду предков быка в честь богов, он сжег на специально с этой целью устроенном костре кости и внутренности, при произношении молитв, сопровождаемых жестикуляциями рук и ног, да, кроме того, и других, точнее не обозначенных обрядов. Сварив быка, присутствующие пировали до крайности и этим закончилось жертвоприношение. Несколько дней спустя после жертвоприношения показались гданьские корабли, которые, приблизившись к берегам, вдруг отплыли. Позднее стало известным, что самбийское побережье представилось гданьскому флоту в таком ужасном виде, какого никогда в жизни не случилось им видеть. Это обстоятельство произвело на народ такое сильное впечатление, что он был уверен в действительной помощи богов[66].

Однако ж это жертвоприношение имело свои печальные последствия. Ибо когда в течение семи лет после него оказывался постоянный недостаток в рыбе и рыбаки, хотя пускались на несколько миль в глубь моря, все-таки возвращались с пустыми почти сетями, опечаленные жители опять обратились за помощью к Суплитту, который откровенно им сознался, что в молитве его произошла ошибка, так как он просил богов об удалении всего, забыв исключить рыбу. Вайделот, упрошенный вымолить у богов новое изобилие рыб, потребовал от прибрежных жителей откормленной черной свиньи, которую ему охотно доставили, прибавив еще нетребованные две бочки пива. Из совершенных обрядов упоминают об одном, а именно что вайделот, пробормотав над вырезанными письменами какие-то слова, бросил их в море, а все, сварив оставшееся мясо, по древнему обычаю, стали пировать и пить.

Но на этот раз не избегли наказания. Под председательством первого самбийского протестантского епископа Поленца был произведен суд над Суплиттом и 73 участвующими, происходящими из восьми побережных деревень. Наказание смертью, применяемое за такого рода преступления, было заменено строгим церковным покаянием с прибавлением побоев розгами[67].

Кроме тех огней, которые мы назвали публичными, были также частные, среди которых важное место занимал огонь на домашнем очаге, считаемый также священным[68]. Каждый хозяин поддерживал его с большой заботливостью и усердием со дня на день уже по тому, что добывание нового огня представляло немалое затруднение и что соседства не были близки. Если же огонь потух, то это предвещало громадное несчастье. В одной латышской песне читаем: