Над самым очагом находилось в стропе отверстие для дыма; в некоторых местностях над этим отверстием торчала плетеная из ветвей, тростника и т. п. труба. В других же местностях не было никаких отверстий для прохода дыма, как свидетельствует Бруин фон Браун в конце XVI и начале XVII века. В начале XIX века находим уже над дверями два отверстия.

Такую хижину, похожую на пещеру, называли namas (прус. Литва), или nomas (как последовательно пишет Довконт), или numas (в Жмуди). Когда же из такой нумы выделились отдельные со специальным предназначением хозяйские строения (напр., для скота, утвари, запасов и т. п.), все вместе получили название numai (plur.), а каждое из них в отдельности особое название.

Таким образом, литовское жилище, numas, состояло из двух необходимых частей, из собственно хижины и очага. Само собою разумеется, что разница в способе удаления дыма или устройства окон отнюдь не повлияла на уменьшение значения этих двух главных частей.

Принимая теперь во внимание, что авторы описывают нам нумы в существенных частях везде одинаковыми, несмотря на то, были ли они выстраиваемы порознь или целыми селениями и городками, и основываясь на ясном, твердом и двукратном свидетельстве Длугоша, что литовцы, кроме нум, не знали никаких других строений какого рода бы ни было, приходим к весьма важному для нашего предмета заключению, что строения, вооруженные для охраны вечного огня, не могли отличаться ни формой, ни материалом, ни общим внутренним видом от нум, в которых жили окрестные жители.

Это-то именно сходство хижин, построенных для охраны вечного огня, с нумами окрестных поселян и объясняет нам замечательный факт, что крестоносцы, уничтожая посады, поселки и городки, среди или вблизи которых несомненно находились также хижины для огня, ничего не говорят об их отличном от других строений виде. Равным образом и Виганд, который в одном месте (Sc. R. Pr. II, p. 623/4) прямо упоминает об «aedes sacras», называя их также «domos sacras», об их разнице в строении от жилых нум ни словом не упоминает. В немецком подлиннике, может быть, и было больше подробностей относительно этого, но от него, как известно, дошло до нас сухое, не всегда ясное извлечение на латинском языке, не заключающее для данного случая никаких объяснений.

Что же касается строительного материала для упомянутых хижин, считаю достаточным свидетельство Длугоша, сообщающего, что все строения в Литве сооружались из дерева и соломы, следовательно, и хижины для обеспечения вечного огня. Поэтому и после сожжения не осталось и следа их существования.

Несомненно, что эти хижины, в отличие от жилых нум, имели свои особые названия. В этом отношении известны мне только следующие сведения.

Вышеупомянутый Виганд впервые (1387 год) свидетельствует о «domos sacras, aedes sacras» – священных домах, находящихся в Вендзиголе (Wandeiagel). Это только могли быть дома, выстроенные для вечного огня, потому что о строениях для какого-нибудь другого божества никакой серьезный источник не упоминает и упоминать не может. Множественное число domos показывает, что таких домов в данном случае по крайней мере было два: один, как мы уже в другом месте объяснили, для священного огня, а другой – для жреца или жрецов, проживающих по необходимости вблизи вечного огня.

Следующий за Вигандом автор и почти его современник, Иероним Пражский, как очевидец сообщает, что священный огонь горел в здании, которое он называет templum без всяких, к сожалению, других подробностей о самом здании.

Длугош, рассказывая о крещении Литвы в 1387 году, свидетельствует, что Владислав Ягелло приказал потушить в Вильне священный огонь и уничтожить святилище с жертвенником (templum aramque), в котором и на котором совершались жертвоприношения. В рассказе же о крещении Жмуди в 1413 году говорит, что король Владислав приказал разбросать и потушить священный огонь, горящий на высокой горе при реке Невяже в здании, которое автор называет turris[83], а самое здание велел сжечь.

Ягайло (Владислав). Художник Я. Матейко

Гваньини, вероятно, только повторяет слова Длугоша, говоря, что в Вильне по королевскому повелению потушили священный огонь и разорили «templum aramque ejus», откуда жрецы объявляли волю богов.

Здесь везде templum имеет свое конкретное значение здания, а точнее, хижины в виде нумы, построенной не в честь божества, а вследствие необходимости защитить огонь от атмосферических явлений.

Подобного рода охрана оказалась бы необходимой не только для сохранения вечного огня, но также для каждого огня, коль скоро было бы желательным продержать его в течение долгого времени.

Если мы еще возьмем в соображение положительные свидетельства Каллимаха и Эйнгорна, из которых первое касается Литвы вообще, второе же латышской земли в частности, то со всякой уверенностью можно утверждать, что во всех литовских землях никаких святилищ не существовало.

Место, где горел священный огонь и стояла его хижина, литовцы называли Zinicze, Жиниче, хотя, может быть, не везде[84]. Слово Zinicze я первый раз вычитал у Довконта, Ziniczia же у Акелевича, следовательно, у писателей XIX века. Прибавив к корню zin, знать, суфикс – niczia, – nicze, означающий местность, получим Zin-niczia, а по правилам литовского языка Zinicze, означающее место узнавания (воли богов), прорицалище, а в данном случае место узнавания воли богов посредством огня; затем это название перенесено на самый огонь. Такая метонимия встречается во всех языках, например Apollo – Pythia – oraculum respondit. Вышеупомянутое значение вполне согласуется с общим литовским верованием, по которому в случае нужды и в более важных делах спрашивали совета у священного огня, согласно ли божество с предпринимаемыми намерениями.

Такого