обычаям, который, следя за ними по обязанности и записывая их, категорически отрицает существование идолов в каком-либо виде и существование языческих святилищ. «Латыши, – говорит этот автор, – хотя и имели много богов и богинь, но не ставили им ни храмов, ни алтарей, где могли бы совершать свое богослужение или приносить жертвы. Ибо ничего в этом роде не найдено в этой стране, и нет ни малейшего следа этих вещей, исключая одно то, что они имели особые рощи и леса, в которых воздавали покловение богам и молились им. Однако в них нигде не найдено ни храмов, ни алтарей, никакого столба, ни идола (Golzenbild)».

Если же мы и находим указанные ясно «идолы, храмы», где речь идет о литовских верованиях, то это не более как фраза, свойственная христианским писателям, употребляемая ими для обозначения вообще язычества, не принимая во внимание, существовало ли действительно поклонение истуканам. Такое выражение сложилось во времена борьбы христианства с язычеством, особенно с греками и римлянами, которые возводили храмы и идолы. Так, свидетель, рассказывавший Кавапариусу о мученичестве св. Войтеха, не видел идолов; как свидетельствует об этом молчании в «Vita S-ti Adalberti»; тем менее мог видеть их Кавапариус, не бывший в Пруссии; а все-таки он пишет, что св. Войтех отправился в Пруссию «deos et idola debellaturus». С другой стороны, св. Войтех, очевидно не знавший о пруссах, ничего, кроме того, что они язычники, обратился к ним якобы со следующими словами: «…ut simulacra surda et muta»[58] (relinquerent). Это, скорее, фраза Кавапариуса, а не св. Войтеха. Сила привычки объясняет неточность таких выражений[59].

В тех же случаях, когда idolum имеет конкретное значение, относящееся к реальному предмету, этот предмет никогда не представляется в виде статуи. Так, в Христбургском договоре 1249 г. ясно говорится: «…idolum Kurcho», что при ближайшем исследовании оказывается снопом или пуком колосьев, сделанным после окончания жатвы. Treter в «Vita S-ti Anselrai» именует idolum – священное дерево у пруссов. Преториус (с. 23) называет idolum козью шкуру, растянутую и повешенную на высоком шесте. Длугош, приводя огонь, животных и т. п., называет все это – idola и даже simulacra. Гуагин, описывая в тексте священный огонь, замечает на полях: «Ignis, lituanicum idolum».

Отстаивающие существование у литовцев фигур богов ссылаются на рассказ Преториуса (с. 27) и на лингвистические доказательства.

Вот текст Преториуса: «Мне вспомнилось то, что я однажды видел в деревне в Каркеле. Рыбак установил статую на мачте своего бота. Он сделал изображение человека, головы, двух лиц, одного спереди, одного сзади, второе было с открытым ртом; на плечах было два довольно больших крыла, рядом с ними – вытянутые руки, правую руку вверх, в левой вытянутой руке он держит перед собой рыбу. На голове был вырезан хохолок. Фигуру он называл Вейопатисом (т. е. Повелителем ветров). Я подозреваю, что раньше древние пруссы подобным образом изображали Пердойта (?!). <…> Когда этот рыбак смотрел на Вейопатия, особенно в ненастную погоду, он поднимал обе руки. Его называют ещё Вейпонс, а часто также и Вейдевс (бог ветров)».

He нужно особенной догадливости, чтобы заметить, что описанная фигура, выструганная из коры (хотя бы и самой большой), была собственно игрушкой, долженствовавшей заменить недостающий на мачте флаг, указывавший направление ветра, – и поэтому-то у нее были «довольно длинные» крылья, чтобы они легче поддавались дуновению ветра. Преториус, завзятый исследователь старопрусского быта, всюду выискивал какую-нибудь старопрусскую особенность. Чтобы уверить себя и других, что эта игрушка была изображением божества, он прибавляет, будто бы помянутый прусс, особенно во время бури, поднимал руки, как бы молясь этой фигуре. Этого не могли видеть ни Преториус, ни Исингиус. Кто знает тогдашние драконовы предписания властей духовных и светских против языческих обрядов, угрожающие жестокими муками за малейшее проявление язычества, тот не может предположить, чтобы даже самый закоренелый язычник мог решиться на что-либо подобное публично, мало того, в присутствии духовного лица. Вышеприведенное свидетельство, при своем преувеличенном характере, слишком малосерьезно, чтобы на нем строить столь важные, даже принудительные выводы.

Глубокий знаток литовского быта и языка Бецценбергер, прочтя в неизданной рукописи перевода Св. Писания Бреткунаса (=Br.), что последний передает то же выражение idolum, götze, т. е. идол, божок, литовским stułpas (реже stułpa), столб; затем, что stufpas у того же Br. является синонимом для ebrozas (и abrozas), bild – образ, – выводит заключение: 1) что язычники-литовцы поклонялись предметам, похожим на столбы, называемым stułpai; 2) что так как stułpas есть синоним к ebrozas, то можно было бы предположить, что на таком столбе находилось изображение, образ какого-то бога, из чего получилось бы значение gotzenbild, идол. Вычитав потом в каком-то молитвеннике, что рядом с stułpas поставлено bałwonas (в предложении: stułpû, meadziû arba bałwonift (sic), полагает, что если bałwonas действительно значит gotzenbild, то оно обозначает изображение другого, отличного от stułpas божества.

Исследовав подробно этот предмет, мы пришли к тому убеждению, что литовцы в самом деле почитали не столбы, а только предметы, на них находящиеся, назвав все это в совокупности названием stułpai, за тем, что этими предметами не были изображения в виде человека, но либо шкуры в жертву принесенных животных, либо пуки колосьев разнообразного хлеба или травы, что bałwonas, вошедшее в литовский язык в значении чтимого язычниками предмета, сохранило за собой это общее значение, a stułpas и mёdis составляют только особые роды этих предметов. К ним также принадлежат торчащие над землей камни или вообще известные камни, а, вероятно, также оставшиеся пни священных деревьев.

§ 7.

При описании скандинавских божеств Адам Бременский сообщает, что к сонму богов причисляли также людей, пользовавшихся при жизни большим почетом. «Они также почитают обожествлённых людей, даря им бессмертие за славные подвиги». Равным образом поступает Грюнау. Он также после описания трех прусских божеств имеет своих знаменитых людей, поставленных за их заслуги наряду с богами. Такими являются божества Wurschayto, или Worschayto, или Borsskayto, и Szwaybrotto, или Iszwambrato. Король Witewuto после смерти получил первое имя, а брат его, Bruteno, другое: «…den Koningk sie nannten Worskayto und den Kirwaito (Bruteno) Iszwambrato»[60]. Между тем достаточно известно, что таких божеств никогда не