только работами по мелиорации земель и строительством гидротехнических сооружений, но и крупномасштабным уничтожением лесов, захватом общинных угодий и коллективных пастбищ. В ней есть место как для прогрессивных начинаний ломбардских арендаторов, так и для синьориальной «реакции» и хищений владельцев-южан. Было в этой истории внедрение новых культур и нерациональное расширение площадей неплодородных и бросовых земель под зерновые культуры; зарождение сельских хозяйств капиталистического типа и выживание старых латифундий. Более того, без учета этих противоречий и контрастов мы рискуем многое упустить в осмыслении эволюции сельскохозяйственного производства в XVIII в., и не только ее одной.

Люди и общественные силы, участвовавшие в прогрессивном развитии сельского хозяйства и его капиталистическом преобразовании, полностью отдавали себе отчет в том, что невозможно ограничиться лишь мелиорацией земель, выращиванием новых культур, улучшением агротехники и тем более провозглашением свободы циркуляции зерна. Главной задачей было искоренить саму экономическую систему «старого порядка» и высвободить таким образом наиболее динамичные и передовые силы общества. Речь шла о том, чтобы ослабить и подорвать паразитические позиции дворянства и Церкви, положить конец анахроничному институту фидеикомисса и неотчуждаемого имущества, который обрекал огромные земельные площади на абсурдные условия неприкосновенности. Речь шла также и о том, чтобы покончить с ограничительными привилегиями больших городских центров устанавливать налоги и контролировать цены. Но для этого требовалось преодолеть вполне естественное сопротивление со стороны привилегированных слоев общества, сломить их властные позиции внутри государства, подорвать их престиж и авторитет. Требовалось лишить дворянство его юридических привилегий, ограничить вмешательство Церкви в дела государства и ее роль в формировании общественного мнения, требовалось упразднить городские корпорации. Одним словом, «реформы» были необходимы.

Таким образом, земельная проблема была связана с проблемой государственной: чтобы борьба против «старого порядка» была успешной или хотя бы эффективной, она неизбежно должна была превратиться из экономической в политическую при условии всеобщей мобилизации просвещенного общественного мнения в его битве за реформы. В век Просвещения выразителями этого общественного мнения стали «философы», интеллектуалы. Иными словами, мы вновь сталкиваемся с извечной проблемой роли последних в истории Италии.

Итальянские интеллектуалы в эпоху Просвещения

Политически и экономически включенная в Европу, Италия участвовала в «культурной революции» эпохи Просвещения. Может показаться, и вполне справедливо, что этот термин не имеет прямого отношения или даже вовсе не относится к теме. Не будем забывать, однако, что история культуры XVIII в. не исчерпывается достижениями отдельных мыслителей и интеллектуальных лидеров; это еще и история первого в Европе Нового времени массового культурного прорыва. Именно это тогда имелось в виду, когда говорилось о «просветителях», об их триумфальном движении вперед и неудержимом прогрессе.

Италия, повторяю, не была исключением: она также стояла перед проблемами, связанными со стремительно возраставшими культурными потребностями общества. Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить за ситуацией на книжном рынке. Он действительно переживал подлинный бум. Множилось число издателей и типографий, разнообразнее становились их каталоги, в значительной степени росли тиражи, периодические издания становились все более многочисленными и приобретали все более специализированный характер: это и литературные журналы, журналы, посвященные «искусству сельского хозяйства», медицинские и женские журналы, «новеллы», «мемуары», «сборники», «газетки», «энциклопедические газеты», «меркурии»[299] и т. д. Большими тиражами и довольно быстро переводилась на итальянский язык иностранная литература. Внушительный объем «Энциклопедии» Дени Дидро и Жана Лерона Д’Аламбера не пугал итальянских издателей, которые печатали ее дважды. Первое издание вышло в Ливорно, второе — в Лукке. «История Карла XII, короля Швеции» Вольтера была переведена в 1734 г., всего через три года после ее издания во Франции, а «Юлия или Новая Элоиза» Ж.Ж. Руссо — в 1764 г., по прошествии двух лет после ее первого женевского издания. Во избежание цензуры многие из этих переводов были опубликованы, как пиратские, с указанием фиктивных или вымышленных данных о месте публикации (Филадельфия, Амстердам, Космополи). Там же, где это нельзя было сделать, оставалась возможность раздобыть оригинал. В XVIII в. насчитывалось немало образованных итальянцев, знавших французский язык и даже писавших по-французски. На этом языке Карло Гольдони и Джакомо Джованни Казанова написали свои воспоминания, Фердинандо Галиани — труды по экономике, Джузеппе Баретти — литературную критику. Широкое распространение французского и — в меньшей степени — английского языков способствовало появлению на Апеннинском полуострове иностранной литературы, что доставляло цензорам новые заботы. В 1758–1794 гг. на венецианской таможне 12 раз задерживали произведения Руссо и 9 раз — работы Клода Адриана Гельвеция. Но такое усердие не увенчалось особыми результатами.

Книжному буму сопутствовал театральный. Большая часть итальянских театров зародилась в XVIII в. Среди них — Ла Скала (1778) в Милане и Ла Фениче (1792) в Венеции. Наряду с великими театрами возникла целая плеяда меньших. Только в Венеции их насчитывалось несколько дюжин. Драматурги не сидели без работы, и вполне понятно, почему особенно удачливый автор — Карло Гольдони мог обещать публике написать за один только сезон 16 новых комедий и сдержал свое обещание!

Возникновение и рост новой, широкой публики-потребителя вынуждали «производителей» культуры, интеллектуалов, выйти из изоляции, ставили перед ними новые вопросы, но и налагали определенную ответственность. Как общаться с этой новой публикой? В первую очередь на каком языке говорить с ней? И как это случалось во все периоды активной жизни итальянской культуры и интеллигенции, вновь возникла острая проблема языка.

Все, за исключением редких ретроградов, были согласны с тем, что необходимо очистить итальянский литературный язык от наслоений и нагромождений, унаследованных от XVII в., порвать с консервативными традициями пуризма и флорентизма. Некоторые литераторы, такие, как Пьетро Верри[300] и Чезаре Беккариа[301], а также сотрудники миланского журнала «Иль Кафе», шли еще дальше — они утверждали, что итальянский язык может прекрасно приспособиться к лексике и формам французского языка, триумфально шествовавшего по Европе. Они писали:

Неужели, итальянизируя французские, немецкие, английские, турецкие, греческие, арабские и славянские слова, мы смогли бы лучше выразить наши мысли? Неужели мы побоялись бы этого из страха перед разными Каза, Крешимбени, Виллани[302] и другими, кто вовсе не претендовал на то, чтобы владычествовать над умами в XVIII в.?.. Мы протестуем против использования на наших страницах того языка, который понимают образованные люди от Реджо-Калабрии до Альп.