зрелые же годы занялся гражданскими и собственно философскими предметами, что в конечном счете вынудило его отречься от юношеского «ренатизма». Именно его перу принадлежит характеристика Спинозы, которую мы привели выше. Приблизительно такой же путь прошел и Джамбаттиста Вико[287] — один из самых мощных и блистательных умов в истории итальянской философии.

Друг и сверстник Дориа, он также увлекался в молодости учением Декарта, однако впоследствии постепенно отошел от него. В одном из своих ранних сочинений — «О древнейшей мудрости италийцев» (1710) — Вико соглашался с тем, что, будучи всецело продуктом человеческого разума, математические науки обладают критерием достоверности. Однако он указывал на это главным образом для того, чтобы, напротив, подчеркнуть их условный и абстрактный характер. От подобного утверждения нетрудно было прийти и к полному переосмыслению установленной Декартом шкалы «приоритетных» наук и к выводу о превосходстве фундаментальных гуманитарных дисциплин — истории, поэзии, ораторского искусства — над математическими абстракциями новых наук. Это в известной мере и сделал Вико. Так, в свой речи в университете «О методе нашего времени» (1708) он утверждал: «Самый большой вред нашего образования заключается в том, что, обращаясь преимущественно к изучению естественных наук, мы уделяем мало внимания морали и особенно той ее части, в которой речь идет об уме человека и его страстях, о гражданской жизни и красноречии». Кроме того, продолжал он, «у нас практически не занимаются исследованием такой удивительной области знания, как политические науки». Разве законы, обычаи, мифы и легенды поэтов не служат своеобразным преломлением политики, морали и воображения, которые, в свою очередь, также являются плодом человеческого разума? Что же мешает в таком случае применить к ним принцип «преобразования истинного в фактическое», который, как мы видели, был применен к математическим наукам? Более того, разве не история была тем единственным «миром», на познание которого человечество по праву могло претендовать? Что же касается природы, то познать ее может только ее создатель — Бог, а человеку приходится довольствоваться лишь приблизительным и условным знанием, предоставляемым ему точными науками.

Таким образом, мораль, политика, красноречие и «гражданские» науки постепенно становились основным предметом интересов Вико. В своем главном труде «Основания новой науки об общей природе наций» (сочинение было написано в 1729–1730 гг. и впоследствии неоднократно перерабатывалось) он попытался создать впечатляющую картину истории развития человечества, разделив ее на ряд эпох: примитивную эпоху варварства, героическую эпоху воинов и поэтов и, наконец, эпоху философов. Однако мир истории и людей не был самодостаточен, и его познание не исчерпывалось изнутри: подобно миру природы, он регулировался вмешательством Божественного Провидения. А потому, так же как естественные науки не могли в полной мере познать тайны природы, так и историзм Вико не мог претендовать на абсолютное познание прошлого.

Как известно, открытие творческого наследия Вико произошло в период романтизма при особом участии Жюля Мишле[288]. Именно тогда был по достоинству оценен как его историзм в целом, так и, в частности, многие из положений работы «Основания новой науки…» о происхождении речи и поэзии, об историческом значении великих эпических поэм. (Вико одним из первых поставил вопрос об исследовании творчества Гомера с точки зрения исторической достоверности.) Таким образом, Вико был просто не понят своими современниками, и осмысление его деятельности принадлежало потомкам.

В связи с этим возникает вопрос: не были ли утеряны во время открытия наследия неаполитанского философа другие, более органичные аспекты творчества Вико, в частности являвшееся отправной точкой его учения антикартезианство и утверждение идеи трансцендентности, ставшее итогом размышлений ученого? Как уже неоднократно отмечалось, в мире, еще не знакомом с идеей прогресса, революционера можно было легко принять за ретрограда. Однако в первые десятилетия XVIII в., когда Вико работал над «Основаниями новой науки.», в Европе уже началось распространение просветительских идей прогресса. Одновременно произошли события, о которых речь пойдет во второй части нашей книги.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. Италия и просветители

Италия и Европа

Со времени заключения Като-Камбрезийского мирного договора (1559) до начала XVIII в. политическая карта Апеннинского полуострова не претерпела каких-либо значительных изменений.

В Северной Италии в состав Савойского герцогства вошли отдельные области Монферрато, в Центральной Италии после завоевания Феррары в 1598 г. Папское государство захватило еще сохранявшие независимость герцогства Урбино в области Марке (1631) и Кастро в Верхнем Лацио (1649). И это всё или почти всё. Таким образом, почти за 150 лет, истекшие со времени подписания Като-Камбрезийского договора, политическое устройство и внутренние границы полуострова остались в целом без изменений. Тяжелое испанское владычество умело сдерживало свободолюбивые устремления итальянских государств. В этом же духе развивалось и французское господство в Европе во второй половине XVII в. Не следует забывать, что в результате договоров Кераско, заключенных в 1631 г., Пьемонт, самое динамичное и воинственное из итальянских государств, стал, по сути дела, протекторатом Франции.

В начале XVIII в. ситуация радикально изменилась. После Войны за испанское наследство (1701–1714), превратившей Испанию во второразрядную державу и урезавшей аппетиты Франции Людовика XIV, Италия попала под воздействие самых различных сил. В результате европейской политики «равновесия», начало которой было положено Утрехтским[289] и Раштаттским[290] договорами, Апеннинский полуостров, являвший собой подлинную мозаику мелких государств, дряхлеющих и вырождающихся династий, стал излюбленным полем сражений дипломатий великих держав с присущим им стремлением перекроить карту и восполнить понесенные потери за счет интересов других стран. Если какая-либо из этих держав была вынуждена идти на уступки или отказаться от своего ставленника на тот или иной европейский трон в пользу других кандидатов, то проигравший политик непременно находил радушный прием в одном из итальянских государств или герцогств.

Все без исключения международные конфликты, начиная с Войны за испанское наследство и вплоть до войн в Польше[291] и Австрии[292], вызывали определенные изменения в политическом устройстве Италии. Случалось так, что в течение всего нескольких десятилетий отдельные итальянские государства или области по нескольку раз переходили от одного суверена к другому.

В частности, Сицилия с 1714 по 1734 г. переходила от