Савойской династии к Австрии и затем — к неаполитанским Бурбонам, а герцогство Парма, где в 1731 г. прервалась династия Фарнезе, с 1734 по 1748 г. переходила из-под господства Бурбонов к Австрии и вновь к Бурбонам. Не представляется возможным восстановить во всех деталях точную хронологическую последовательность целого ряда таких изменений и переходов. Мы еще обратим на это внимание в дальнейшем, при рассмотрении истории итальянских государств в XVIII в. Сейчас же достаточно отметить, что на момент Аахенского договора (1748), положившего конец Войне за австрийское наследство, большая часть государств Апеннинского полуострова находилась в зависимости от иностранных держав. По сравнению с началом века во многих этих государствах правили представители иных династий. Миланское герцогство перешло в зависимость от Испании к Австрии; Мантуя также лишилась независимости и вошла в состав австрийской Ломбардии; Парма перешла от Фарнезе к Бурбонам; Флоренция — от Медичи (их династия прервалась в 1737 г.) кЛотарингам; Неаполитанское королевство и Сицилия, после двухвекового господства Испании, вновь обрело независимость под властью Бурбонов, и, наконец, Сардиния перестала быть испанским владением и вошла в состав Савойского герцогства, образовав Сардинское королевство (1720–1860). Единственными государствами, в которых сохранились старые династии, были герцогство Модена, где правили д’Эсте, Венецианская, Генуэзская республики и Республика Лукка, Пьемонт под властью Савойской династии и, естественно, Папское государство. Таким образом, со времени Аахенского передела во второй половине XVIII в. и вплоть до прихода войск Наполеона Бонапарта в Италии сохранялся мир, и политическая карта Апеннинского полуострова не претерпевала существенных изменений.

Важнейшим результатом всех потрясений, которым подверглась Италия в первой половине XVIII в., явились не территориальные или династические изменения и отнюдь не перемены в соотношении сил между различными государствами, вызванные династическими пертурбациями, наконец, не сокращение числа земель, находившихся под иностранным господством (исключение составляла разве что Ломбардия), но тот факт, что был положен конец изоляции и провинциализму, в которых испанское владычество на протяжении двух веков держало итальянцев. Новые династии, воцарившиеся во Флоренции, в Неаполе и Парме, будучи иноземными по происхождению, были, бесспорно, чужды своим подданным, но в то же время именно поэтому они являлись более европейскими и менее провинциальными по сравнению со старыми правящими домами. Что касается австрийских властей в Ломбардии, то они, как мы увидим далее, оказались значительно способнее предыдущих правителей и испанских вице-королей и обладали более передовым мышлением. Неслучайно итальянские государства, управляемые новыми иностранными династиями, помимо уже упоминавшейся австрийской Ломбардии в течение века являли собой картину наибольшего расцвета и жизнеспособности. В тех же, которые сохранили старую администрацию и порядки, — Венеции, Генуе, Пьемонте, не говоря уже о Папском государстве, — в большей или меньшей степени проявлялись упадок и провинциальная изоляция. И дело не только в том, что Италия в XVIII в. активнее включилась в жизнь Европы периода равновесия и династических договоров, — это происходило благодаря ее интеграции в уже сформировавшийся в ту эпоху мощный товаропоток.

С самого начала велась морская торговля. Первым статус порто-франко на Апеннинском полуострове получил Ливорно, который, как мы увидим далее, преуспел в этом смысле. В 1661 г. Венеция пошла по тому же пути, но меры предосторожности, с которыми она приняла это решение, существенно ограничивали его эффект и результаты. Между тем, в XVIII в. институту порто-франко улыбнулась удача. Пример подал в 1717 г. торговый центр Триест, входивший в состав Австрийской империи. За Ливорно и Триестом последовали другие города полуострова. Анкона стала порто-франко в 1732 г., ив этом случае результат не замедлил вскоре сказаться. Если в среднем в 1727–1731 гг. было зарегистрировано 57 заходов судов в год, то в течение пяти лет — с 1732 по 1736 г. — их количество достигло в среднем 108, а затем, хотя и с некоторыми колебаниями, не переставало возрастать на протяжении всего века, составив за пятилетие (1792–1796) в среднем 169 заходов. Другими порто-франко в XVIII в. стали Чивитавеккья (1748) и Мессина, которой Карл Бурбон[293] возвратил права, утраченные городом вследствие восстания 1674 г. Развитию портов и морских перевозок содействовало расширение сухопутных коммуникаций. Вероятно, главным событием в бурной истории итальянских дорог в XVIII в. стало строительство в 1771 г. правительством Марии Терезии первой в Альпах трассы для гужевого транспорта, которая через Бреннерский перевал выходила на Паданскую равнину и далее через горный проход Абетоне достигала Флоренции. Эта новая магистраль, проложенная почти полностью по территориям, подвластным австрийской династии, родственных ей принцев (тосканские Лотаринги) или союзников (д’Эсте из Модены), бесспорно, была притягательной, что привело к созданию целого ряда проектов, направленных на то, чтобы связать с этой магистралью другие центры и порты Апеннинского полуострова. Например, Масса была соединена с Моденой дорогой, построенной герцогом Модены Франческо III д’Эсте, а Ливорно через судоходный канал — с Пистойей. Не был осуществлен, однако, проект миланского математика и писателя Паоло Фризи, который предлагал связать столицу Ломбардии с новой дорогой, используя водный путь по р. По.

Таким образом, Италия расширяла экономические связи с Европой, вступая посредством портов и альпийских дорог в систему транспортных коммуникаций и в европейский рынок. Необходимо особо подчеркнуть, что вхождение в экономику Европы совпало с одной из фаз ее наибольшей экспансии. Как известно, в XVIII в. наступил апогей «аграрной революции», изменившей облик значительной части континента. Мы накануне великой промышленной революции в Англии. Это век физиократов и Адама Смита, эпоха, когда на смену чистой науке Галилея и Ньютона приходит прикладная наука Уатта[294] и Аркрайта[295]. Словом, это век «просветителей»: после продолжительного и бурного кризиса XVII в. Европа Нового времени, буржуазная Европа стремится главенствовать и завоевывать мир. Италия же с каждым днем все больше становится частью этой Европы, пользуется плодами ее процветания. Рассмотрим теперь, в какой мере внешние побуждения и стимулы соответствовали внутреннему брожению и внутренним порывам.

Сельское хозяйство и реформы

Сельское хозяйство являлось, несомненно, той частью экономики и общественной жизни, которая самым непосредственным образом оказалась затронутой последствиями вхождения Италии в европейский рынок. Иначе, впрочем, и не могло быть: как уже отмечалось, время, когда Италия поставляла туда дорогостоящие изделия и восточные товары, прошло окончательно. Европа XVIII в. требовала итальянского сырья для мануфактур и сельскохозяйственной продукции для удовлетворения потребностей своего быстро растущего населения.

Италия поставляла и то и другое. В первую очередь шелк-сырец: большая часть сырья, использовавшаяся на процветающих фабриках Лиона, вывозилась из Пьемонта и Ломбардии. Экспортером