– Вы получите почетную отставку, достойное вознаграждение за годы, проведенные на королевской службе, а также позволение жить там, где вы пожелаете.

Зато Анграйва, кажется, было ничем не пронять.

– Я понял вас, госпожа королева, – так же бесстрастно произнес он, – ваше пожелание будет выполнено.

Он поклонился и направился к двери.

Гвендилена чувствовала себя так, будто вот-вот упадет в обморок от усталости. Но нельзя, нельзя! У нее осталось еще одно дело – последнее на сегодня. Она позвонила в колокольчик – и Яспер явился немедленно, словно вырос из-под земли.

– Что вы желаете, госпожа королева?

Гвендилена чуть помедлила. В памяти всплыло давнее – всадники в черном на деревенской улице, горящий сарай, крики обреченных… Она провела рукой по лбу, словно пытаясь отогнать воспоминание, и сказала:

– Позовите сюда начальника шеди-аваль, карательного отряда! Кстати, как его зовут?

– Олев, госпожа! Сию минуту, он уже здесь, во дворце… Как и остальные важные господа.

«Какой, однако, сообразительный! – отметила про себя Гвендилена. – Даже удивительно, как быстро распространяются новости в Терегисте».

Олев – широкоплечий и чернобородый мужчина лет сорока – и в самом деле явился быстро. Сразу было заметно, что он в глаза не видел королевских особ, разве что в дни больших праздников на площади, и потому явно чувствовал себя неловко – смотрел куда-то вбок и не знал, куда деть руки.

– Ваше величество, госпожа королева… Я бы хотел, это… высказать вам соболезнования! И желаю заверить в своей преданности вам и наследнику. Чтобы, значит, всегда и со всем нашим усердием…

Говорил он сбивчиво, с натугой, стараясь подобрать подходящие случаю слова. Очевидно, начальник шеди-аваль беспокоился за свое будущее… И, надо признать, беспокоился не напрасно. У карательного отряда было немного дел в последние годы, так что Хильдегард порой задумывался о том, чтобы вовсе расформировать его, но все же решил оставить все как есть – так, на всякий случай.

А сейчас как раз такой случай и представился.

– Благодарю, – Гвендилена чуть наклонила голову, – у меня есть поручение для вас, Олев! Вероятно, вам уже известно, что принц Альдерик признался в заговоре против отца и попытке убийства младшего брата Людриха?

– Да, госпожа, – Олев кивнул. Когда речь зашла о деле, он стразу стал совсем другим – собранным и немногословным.

– Принц также признался в том, что на измену он пошел в том числе из-за подстрекательства матери и сестры, – продолжала Гвендилена, – поэтому приказываю вам с вашим отрядом отправиться в поместье Верлинг! Эти женщины должны быть наказаны.

– Осмелюсь напомнить, что речь идет об особах королевской крови, – осторожно заметил Олев.

Кровь прилила к щекам Гвендилены. Каждый раз даже косвенное напоминание о том, что первая жена Хильдегарда была принцессой, не в пример ей самой, больно ранило ее.

– Я знаю, – сухо ответила она, – именно поэтому им сохранят жизнь… Разумеется, если они не посмеют сопротивляться или бежать.

Она выразительно посмотрела на Олева и, коротко усмехнувшись, добавила:

– Может быть, вам известно, что когда-то причиной ссылки принцессы Эвины в отдаленное поместье было обвинение в измене мужу. Тогда от заключения в тюрьме Хеатрог ее спасло милосердие Хильдегарда. Пусть же теперь она отправится туда и пребывает в заключении до самой смерти.

– А с дочерью как быть? – деловито спросил Олев.

Гвендилена задумалась. Майвин она в последний раз видела совсем крошкой в колыбели…

– Пусть ее отправят в монастырь, – решила она, – разумеется, если девушка согласится отречься от своего имени, принять обет и навсегда уйти от мира.

И, сощурив глаза, добавила жестко, почти зло:

– Изменник – всегда изменник, не важно, мужчина это или женщина! Кроме милосердия, есть еще и справедливость.

Глава 14

В камере, предназначенной для особо опасных преступников – точнее каменном мешке без окон, расположенном в подвале городской тюрьмы Терегиста, – было темно и тихо. Ни один лучик света не проникал сюда, ни одно дуновение ветра не колебало спертый, застоявшийся, зловонный воздух.

Узник, скорчившийся в углу на соломе, спал. Но этот сон, больше похожий на тяжелое забытье, не приносил ему отдыха и успокоения – время от времени лицо его кривилось, словно от боли, из груди вырывались стоны, а дыхание становилось хриплым и прерывистым.

Лязгнул замок, заскрипела тяжелая дверь. На пороге появился тюремщик – кряжистый широкоплечий рыжебородый детина – с фонарем в руках. Узник мигом проснулся и беспокойно заметался, гремя заржавленной цепью, которой был прикован к стене. Лицо его выражало беспредельный ужас, из остекленевших глаз лились слезы, он пытался закрыть лицо руками, спрятаться, вжаться в стену…

Сейчас он был готов на что угодно, лишь бы не оказаться снова в той проклятой комнате с низкими сводчатыми потолками, где пахнет кровью и раскаленным металлом, в камине жарко горит огонь и палач в кожаном фартуке перебирает отвратительного вида инструменты! Кажется, он нарочно делает это долго, со вкусом, словно примеряясь, прежде чем пустить их в ход, как хороший художник выбирает кисть, скульптор – резец, а домовитая хозяйка – подходящую кастрюлю или сковородку, прежде чем сварить обед на большую семью.

– Я признаюсь… Признаюсь… Признаюсь! – снова и снова повторял несчастный.

Получалось плохо, распухший язык с трудом ворочался во рту, и любая попытка сказать хоть что-нибудь причиняла невыносимую боль, но узник очень старался. Он знал, что это слово помогает избавиться от новых мучений, хотя бы на время, но совершенно не представлял себе, что оно означает – впрочем, как и многие другие слова. После того как палач засунул его голову в особые тиски и несколько раз повернул винт, в голове словно взорвался фейерверк вроде тех, что когда-то запускали в дворцовом парке, а потом там стало пусто, темно и тихо, как в пыльном чулане. Лишь иногда в памяти всплывали какие-то отрывочные образы, звуки и слова… Он забыл свое имя, забыл прошлую жизнь, разум его был мертв, и только тело, проклятое тело, сохранило способность страдать!

Из-за спины тюремщика показалась другая фигура, и низкий грубый голос произнес:

– Уходи и оставь меня с арестованным. Да оставь фонарь, болван!

Тюремщик поклонился и поспешно вышел прочь – видимо, тот, другой, был действительно важной персоной! Поняв, что в пыточную его не уведут – по крайней мере, прямо сейчас! – узник немного успокоился и затих.

– Принц Альдерик… Прошу вас, поверьте мне, я не причиню вам зла.

Голос звучал мягко, успокаивающе… Узник убрал руки от лица и посмотрел на своего визитера. Кажется, он и в самом деле знал этого человека когда-то давно, в