Шрифт:
Закладка:
– Простите, госпожа, но вам туда нельзя, – Анграйв старался говорить учтиво, хотя получалось у него не то чтобы очень, – женщине не годится видеть такое.
Гвендилена гордо вскинула голову.
– Я не только женщина, я – твоя королева! – отчеканила она. – И пока это так, мои слуги не будут указывать мне, что делать.
И, зло сощурив глаза, добавила:
– Особенно те, кто не сумел разглядеть измену под самым носом.
Анграйв не выдержал ее взгляда – смутился и даже как будто стал меньше ростом. Много лет спустя, уже покинув королевскую службу и поселившись в маленьком приморском городке, он будет коротать свои дни, распивая вино в дешевом кабаке… и просыпаться по ночам в холодном поту, вспоминая этот взгляд. «Я видел самый ад», – говорил он случайным собутыльникам, и те понимающе кивали, особенно если Анграйв платил за выпивку.
Гвендилена легко отстранила его, вошла… Да так и ахнула, застыв у порога. Слуги успели принести несколько фонарей, и было светло почти как днем, но в чем-то начальник стражи был прав – такого лучше бы не видеть никому!
В комнате царил полный разгром. Кровавая луна смотрела в окно, и на фоне произошедшего лик ее выглядел особенно зловещим. Видно, что здесь была настоящая схватка! Мебель опрокинута, вдребезги разбиты вазы из цветного стекла и лампа на высокой ножке, белая медвежья шкура на полу, что особенно нравилась Людриху, скомкана и обильно запачкана кровью. Казалось, несчастного зверя только что убили еще раз…
Однако на самом деле погиб совсем не он. Мертвый Теобальд лежал на полу, раскинув руки, а из груди у него торчал кинжал, с которым Римеран никогда не расставался. Сам Римеран, раненый в грудь коротким, обоюдоострым мечом – оружием джедри-айр, – был без сознания, но еще жив. Он судорожно хватал воздух, и на губах его при каждом выдохе вздувались алые пузыри.
Людрих лежал на ложе, бледный как полотно. Вокруг него хлопотал лекарь, перевязывая рану на шее.
Увидев Гвендилену, мальчик приподнялся ей навстречу.
– Матушка… – вымолвил он. Его лицо как-то жалко искривилось, по щекам потекли слезы… Видно было, что он долго крепился и старался быть храбрым, но теперь не выдержал и снова стал тем, кем, собственно, и был на самом деле – перепуганным мальчишкой, который хочет уткнуться лицом в подол материнской юбки.
В этот миг Гвендилена готова была провалиться сквозь землю от стыда. Однако роль скорбящей и напуганной матери нужно было играть до конца любой ценой! Присев на край ложа, она принялась гладить Людриха по волосам, приговаривая:
– Да, да, я здесь, я с тобой, все будет хорошо…
Людрих прижался щекой к ее руке – доверчиво, совсем как в детстве, когда он засыпал у ее груди. Вспомнив об этом, Гвендилена совсем расчувствовалась. Сейчас она была даже рада, что пасынок остался жив. Хотелось обнять его, прижать к себе, поцеловать…
А главное – поскорее забыть о том, что она сама подослала к нему убийцу.
Гвендилена склонилась к мальчику, и тут на полу рядом с кроватью она увидела нечто такое, что заставило ее сердце забиться часто-часто. Нож! Тот самый маленький ножик с лазуритовой рукояткой. Лезвие было обильно запачкано кровью. «Бедный Теобальд, ему и тут не повезло!» – рассеянно подумала Гвендилена.
Она поцеловала Людриха в лоб и строго спросила лекаря:
– Что с моим сыном? Его рана опасна?
Лекарь покачал головой.
– Нет, ваше величество! Он скоро поправится.
– А что с Римераном?
Лицо лекаря стало скорбным.
– Ему уже не помочь. Если боги будут милостивы к нему, он умрет, не приходя в сознание.
Однако, словно услышав свое имя, принц Римеран пришел в себя, застонал и открыл глаза. Гвендилена кинулась к нему, опустилась на колени рядом, отерла кровь с лица…
– Людрих жив? – с трудом произнес он.
– Да-да, все хорошо, его рана не опасна! Ты спас ему жизнь.
Улыбка тронула его губы. На изуродованном лице она выглядела странно, даже нелепо, как маска рыночного клоуна, но в этот миг Гвендилена увидела юношу таким, каким он должен был стать, если бы не упал в очаг, – прекрасным, по-настоящему прекрасным!
– Я говорил… что всегда буду защищать его! – вымолвил Римеран. При каждом слове на его губах пузырилась кровь, видно было, что он умирает, но он силился сказать еще что-то.
Гвендилена вспомнила, как много лет назад маленький Римеран осторожно прикоснулся к ее беременному животу… Своим дурацким поступком он нарушил ее планы, но сейчас, держа его голову на коленях, баюкая его, словно ребенка, она плакала, не пряча слез.
– Не надо, молчи, тебе нельзя говорить, все будет хорошо, тебе помогут, ш-ш-ш, успокойся…
Наконец Римеран затих. Его глаза остекленели, и на лице застыло строгое и торжественное выражение, словно теперь, после смерти, он приобщился к чему-то важному, о чем не дано знать живущим.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошел сам Хильдегард в сопровождении слуг и солдат джедри-айр. Он выглядел как человек, находящийся между сном и явью, который не может до конца поверить в происходящее…
И скорее всего, так и было на самом деле.
– Что здесь происходит? – спросил он. Хильдегард старался держаться с достоинством, но голос его заметно дрожал.
Гвендилена поднялась с колен, отерла слезы.
– Твой сын Римеран только что умер, – ответила она, – он погиб, защищая младшего брата от убийц! К счастью, Людрих вне опасности…
Хильдегард подошел к постели сына, провел рукой по его лицу и голове, словно желая убедиться, что мальчик действительно жив.
– Что случилось, сын мой? – тихо спросил он.
– Мы с братом играли в тавл-рут вечером, после сигнала к тушению огней, – неохотно признался Людрих, – он принес вина… И мне налил – немного, совсем немного! Я выпил… Было вкусно, только голова закружилась. А он сам выпил почти целую флягу и заснул. Я не стал его будить.
Хильдегард нахмурился. Казалось, даже сейчас он был недоволен, что младший сын тайком выпил вина…
– А что потом? – строго спросил он.
– Я тоже заснул. Услышал шорох, проснулся, потом кто-то полоснул меня ножом по шее.
– Этим ножом? – Гвендилена подняла с пола окровавленный нож с лазуритовой рукояткой – осторожно, двумя пальцами, словно он был змеей или ядовитым насекомым.
– Да-да, наверное… – Людрих покосился на нож с опаской, – я закричал, стал вырываться, проснулся брат, они дрались, и вот…
– Он был один? –
