даже придумал для него должность «главного королевского постельничего».

А сейчас Яспер снова стоял перед ней. «Совсем как в те времена, когда он сопровождал меня на тайные свидания к принцу!» – подумала Гвендилена. Фрейлины, окружающие ее, выглядели немного растерянными – они не знали, как вести себя с человеком, который, с одной стороны, является слугой, а с другой – близок к королю, как никто. Они переглядывались между собой, пытаясь сообразить, приседать ли перед ним в реверансе или, пожалуй, не стоит?

Со стороны это выглядело довольно потешно, но Ясперу, казалось, было все равно.

– Ваше величество, король желает видеть вас, – произнес он, отчеканивая каждое слово, потом подумал немного и добавил: – И немедленно.

«Не хватает только плаща джедри-айр, под которым когда-то Яспер проводил меня в замке Кастель-Мар! – подумала Гвендилена. – Хотя сейчас нам точно будет не до утех…»

– О да, разумеется! – она окинула взглядом фрейлин и служанок, но решила, что сегодня стоит обойтись без свиты. – Идем, я готова.

* * *

Хильдегард полусидел на ложе, обложенный подушками. Он тяжело дышал, цвет лица был землисто-серым, а в глазах застыло выражение тоски и обреченности. Видно было, что он уже смирился со своей участью, и лишь необходимость устроить земные дела еще держала его на этом свете.

– Здравствуй, любовь моя, – Гвендилена хотела было подойти, чтобы обнять и поцеловать мужа, но он остановил ее одним движением вытянутой ладони.

– Не сейчас. Послушай меня, Гвендилена! Это важно.

Гвендилена послушно опустилась на стул возле кровати, сложив руки на коленях, словно маленькая девочка, ожидая, что скажет супруг.

Хильдегард мучительно закашлялся, потом долго старался отдышаться и, наконец, заговорил:

– Я составил завещание. Оно надлежащим образом засвидетельствовано и доведено до сведения Королевского совета. Наследником станет Людрих, ты будешь регентшей до его совершеннолетия…

Гвендилена постаралась ничем не выдать своей радости. Конечно, она бы хотела, чтобы наследником стал младенец Ригор, но, как говаривал покойный отчим когда-то, «нельзя иметь все и сразу». К тому же, как известно, все еще может измениться… Во всяком случае, тюрьма, монастырь или ссылка в ближайшее время ей точно не угрожают!

– А что станет с Альдериком? – решилась спросить она.

Лицо Хильдегарда стало жестким и одновременно скорбным.

– Изменник не может наследовать! – с горечью вымолвил он. – Мой сын признался… Признался во всем – в попытке убить младшего брата, в заговоре против меня, в том, что пошел на это по наущению матери и сестры, назвал сообщников – нескольких юношей из благородных семейств… Он признался даже в хищении денег из казны и оскорблении святынь! Вот уж никогда бы не подумал.

Хильдегард сокрушенно покачал головой. «Видимо, палач был в ударе! – решила Гвендилена. – Еще немного – и несчастный Альдерик покаялся бы в том, что вызвал засуху, нашествие саранчи и войну с тойренами двести лет назад!»

– Но несмотря на это, – Хильдегард заговорил вдруг спокойно и твердо, тоном, не терпящим возражений, – несмотря на это, я не смогу казнить моего сына. Он отправится в монастырь и проведет там всю оставшуюся жизнь. Это решение будет справедливым и милосердным!

Гвендилена почувствовала легкое беспокойство. Пока Альдерик жив, он опасен для нее, это она знала точно. Тем более что монастырь – не тюрьма, вряд ли кто-то будет охранять его там постоянно, и, если Альдерик вознамерится бежать, это будет совсем не так уж сложно. А что будет дальше? У принца, отлученного от трона, всегда найдутся сторонники, которые постараются помочь ему вернуть себе власть, – разумеется, в чаянии будущих милостей нового правителя.

– Ты решил простить ему измену и покушение на Людриха? – спросила Гвендилена.

Но Хильдегард упрямо покачал головой.

– Мой сын безумен, – вымолвил он, и в голосе звучала такая печаль, что Гвендилене стало жаль его, – сегодня я видел его, посетил в темнице… Думаю, на преступление он пошел, находясь в помрачении рассудка. Признаюсь, это немного утешает меня! Безумных нельзя карать за их поступки, они не отвечают за себя. Он то мычит, как животное, то плачет, то смеется диким смехом, а если говорит, то так сбивчиво и невнятно, что его просто невозможно понять.

«Палач, однако, понял! – отметила про себя Гвендилена. – Хотя, конечно, у него большой опыт в истолковании признаний. Тут и говорить-то не обязательно, достаточно лишь кивнуть…»

А Хильдегард тем временем продолжал:

– Например, сегодня, увидев меня, он очень обрадовался, бросился навстречу так, что чуть не выдернул из стены цепь, которой был прикован… Он бредил и все время бормотал о каких-то подвязках с монограммой, повторял, что подвязки и нож – суть одно и то же! Ну разве это не безумие?

Гвендилена похолодела. «Значит, он все-таки догадался! – поняла она. – Он или его мать… Да, впрочем, не важно. Альдерик всегда был неглуп и книги свои читал не напрасно! А тут еще Эвина, тихая смиренница, подлила масла в огонь – может быть, даже не намеренно. Важно одно – он знает!»

Гвендилена прикусила губу и до боли стиснула пальцы, но Хильдегард, казалось, не замечал этого.

– Завтра же я объявлю, что суда над моим сыном не будет. Его заберут из темницы, отвезут в монастырь святого Аргилара в горах, монахи будут заботиться о нем… Может быть, его душа успокоится и безумие пройдет.

«Только этого еще не хватало!» – Гвендилена испугалась еще больше. В самом деле, что, если в монастыре Альдерик придет в себя и сумеет изложить эту историю более связно? Мало ли кто услышит ее…

А главное – поверит.

Хильдегард улыбнулся, легко погладил Гвендилену по руке.

– Наверное, это последнее, что мне осталось сделать в этой жизни. Я скоро умру… Нет, не надо, не плачь! Я верю в тебя, дорогая. Ты сможешь достойно распорядиться тем, что я оставляю тебе, будешь наставлять Людриха, пока он не достигнет совершеннолетия, а потом – помогать ему в делах. Живи долго, а я буду ждать тебя там, в Далеких полях, и мы встретимся, непременно встретимся! Помнишь, как я сказал тебе на нашей свадьбе? «Только ты и я, навсегда». И это правда…

Его речь постепенно стала невнятной, переходя в сонное бормотание. Лицо разгладилось, на губах появилась легкая улыбка, дыхание выровнялось. Король спал и выглядел таким счастливым и умиротворенным!

Гвендилена долго смотрела на него. Она вспоминала мужа молодым и сильным, вспоминала те дни, когда любила его всем сердцем и ее тело трепетало от одного лишь его прикосновения… А теперь он лежит, такой беспомощный и жалкий, дни его сочтены, и с этим ничего уже не поделаешь.

«Зато помиловать Альдерика он вполне успеет! – шепнул знакомый