— Да. За пределами наших общин они могут полагаться лишь на ту защиту, которую дала им природа. Иногда маги убивают их. Иногда — они магов.

— Но… а мы… мы же должны как-то… почему мы тогда только здесь, в общине⁈ Разве не должны мы как-то…

— Разве ты не помнишь, что говорила тебе почтенная Эммиа?

— Всех не спасти…

— Увы, дочь. Нам нужно беречь что есть. Наши знания. Общину и её зверей. Заповедные земли, которые стали убежищем для столь многих…

— Но это же так… мал…

Возмущённый перестук веток вокруг. Всплёскивает зелёными ладонями орешник. Как посмела подумать? Сказать?

Ренейская пуща велика и изобильна. Гриз усмехается простой истине. Вложенной, впечатанной внутрь с детства. Со многими словами и песнями.

— Погляди на лес вокруг, дочь, — вышёптывает ветер-напоминальщик. — Погляди на общину. Разве это — мало?

Двадцать миль на двадцать пять миль. Остатки древнего лесного массива — нетронутого, девственного, — на северно-западной окраине Тильвии. Вольница зверей и бестий. Заповедные земли.

Чего же тебе мало в ней, маленькая варгиня? Неужели — того, что мы храним?

— А… зачем мы храним?

— Потому что что-то должно оставаться правильным, дочь. Неизменным. Верным духу природы среди безумного мира. Наша община — ковчег чистоты в море грязи этого мира. И кто знает — может, когда-то придёт наш час. Час Пастырей и час мостов. Тогда мы выйдем, чтобы спасти их. Научить их… Понимаешь?

Под ногами тянется златотканник — поляны словно опутала парча со сложными узорами. Гриз ступает по ней бережно. С уважением кивает ветру: конечно, понимаю. Ты верил в это, отец. И сейчас веришь. В особую миссию тех, кто заперся внутри. Отгородился сотнями толстых прутьев деревянной клетки от мира и поверил: мы — чистые, а те — недостойные. Давайте спасём себя и ещё немного зверей.

Ковчег Аканты в мифах был разбит и образовал Кайетту. Ковчег Джода Арделла затаился в лесах и ждёт своего часа.

Древняя община варгов в сердце пущи — аккуратные домики, смолистый запах дерева, укрывища для больных зверей. Козы в загонах. Хранилища ягод, ценных грибов и трав, которые потом братья повезут торговцам, на границу пущи (поглядеть бы!).

Пристанище для почти сотни варгов — впрочем, чаще куда меньше, потому что кто-то обходит лес, кто-то собирает травы, ягоды, грибы, а мужчины — уходят надолго, на сев…

— О чём ты думаешь, дочь? — спрашивает мягкий, ласковый голос ветра. И детский голосок шепчет в ответ:

— Некоторые идут вовне…

— Да. Те, что хотят повидать мир — часто они возвращаются, не вынеся его. Те, кто хочет быть отшельниками или спасать зверей в иных местностях. Уезжают по торговым делам. Молодые идут сеять.

Как происходит сев — маленькая Гриз примерно знает. Она видела гон у яприлей, и у огнистых лисиц, и у керберов — и, наверное, у людей тоже что-то такое получается. Отчего бывают дети. И только каждый десятый — варг, а иногда даже реже. И когда рождается такой ребёнок — старейшины чувствуют это, знают, где он. И приходят к матери, и…

— А… мамы плачут? Когда они узнают, что им придётся… отдать детей.

— У них есть выбор, дочь.

Только его почему-то не делают. Она видела младенцев — над ними хлопочут «матери общины», выпаивают козьим и единорожьим молоком. Но пока что не видела матерей, которые пошли бы за младенцами в общину.

Она знает ту, которая сделала такой выбор.

Одну.

И она знает, что семьёй нового варга станет вся община, и что из безумного мира он попадёт в чистый лесной ковчег, но почему же тогда ей так пронзительно жаль этих непонятных матерей — и что-то неправильное, непонятное застревает, чувствуется колючками под кожей? Но отец снова будет хмуриться и бормотать: непонятно, что у неё там в голове, и она умолкает.

Ветер тихо смеётся в ветвях. Не хочет давать ответов.

Почти заглушает шорохи мягких лап — но уши варга чутки. Игольчатые волки выступают из-за деревьев тенями. Уловили её запах — и примчались проверить. Следопыты леса, вольная стая, обитающая здесь бесчисленные годы. Стройные силуэты, грозные иглы вдоль спины. Предупредительно подняты — кто?

— Нежеланный гость, — смеётся Гриз, останавливаясь. — Иду за ответами к истокам. Как вам — давали распоряжение насчёт меня?

Распоряжение-то давали, это видно. Молодые стражи недружелюбны. Пригибают головы, смотрят исподлобья. В груди клокочет рык. Те, что помудрее, смущены и озадачены. Как задержать варга? Как не пропустить Пастыря? Да, сказано, что она — опасность, зло, хищник…

Только что-то непохоже.

Гриз прислоняется к смолистому плечу сосны. Ждёт, пока тревожная песнь не позовёт вожака. Пока он не вступит на поляну — громадный, седой, с совершенно белыми от времени иглами.

— Здравствуй, Иней, — говорит тихо. — Я скучала.

Ловит тяжкий взгляд золотистых глаз — и взвивает в своих глазах пышные весенние травы: мы вместе, вместе… помнишь, я врачевала твои раны после горячих схваток с молодняком? А весенний бег по лесу, когда ты был ещё волчонком? Я вернулась ненадолго. И не сделаю вреда. И ты можешь отправить гонцов своим — пусть расскажут в общине.

Тем более, что там есть тот, с кем я хочу говорить.

Старый вожак разворачивается к прочей страже. Коротким рыком шлёт в общину гонцов. Он не подходит, не даёт себя коснуться — но провожает её, идя слева, на уважительном расстоянии в три шага. Как с равной.

Безмолвно рассказывая своё: о новых лунах и волчатах, вкусной добыче. Варгах, которые ступают по здешним тропам — одни или вместе с наставниками…

Наставницами.

Ветер налетает — порывами. Хлопает крыльями бестолково. Несёт на них голоса прошлого из общины в сердце пущи…

И тихий-тихий перезвон спиц.

— Ты всегда задаёшь странные вопросы, девочка. Это пугает многих.

— Ага. Тамайя говорит — никто не хочет быть моей наставницей. Она подслушала. Тогда… мне не надо спрашивать?

— Спрашивай всё. Спрашивай больше. Просто привыкни к мысли, что не все смогут ответить.

— Даже ты не сможешь, бабушка⁈

В руках тётки отца Изеллы Арделл — тихо поют спицы. В тёмной зелени глаз прячется улыбка.

— Я особенно.

— Ты же… отец говорит, что ты в общине всё-всё знаешь, потому что ты главная наставница — Кормящая, и вообще…

— Да. Предполагается, что я кормлю юных варгов