Я схватила целую пригоршню картошки фри. Картофельные ломтики оказались хрустящие, поджаристые, в меру соленые – именно такие, как надо!

– Картошка фри! Мое любимое слово на Ф!

– Жаль, очень жаль.

– Почему? А какое твое любимое слово на Ф?

Марко ухмыльнулся жаркой волчьей ухмылкой и, сделав драматическую паузу, ответил:

– Дас ист ф-ф-фантастиш!

Пылая от смущения, я огляделась вокруг, желая понять, для кого Марко разыграл эту сценку, но поблизости никого не было.

– Кстати, – добавил он, – если ты заметила, здесь есть кетчуп. На случай, если захочешь.

Этот намек я поняла не сразу, но секунду спустя вспомнила, как, убеждая меня, что мы с ним вполне совместимы, Марко сравнивал себя с кетчупом – он, мол, ко всему идет.

По счастью, он не стал развивать эту тему.

Взяв крохотный картофельный ломтик, я задумчиво повертела его в руке.

– Как ты думаешь, у картошки фри бывает размер плюс сайз – для тех, кому нравится есть?

Вместо ответа он вдруг сказал:

– Я видел, ты говорила с Линди.

– Да, она классная! Мне очень нравится ход ее мыслей. И, знаешь, она напоминает тебя. – С этими словами я откусила от ломтика.

– Никогда еще не видел, чтобы на таком мероприятии она общалась с кем-то, кроме родных.

– Что ж, может, ты был прав, когда соврал своей мачехе, что я особенная?

– Анна, я не лгал.

Что-то сжало мне горло, и вдруг совершенно пропал аппетит.

По крайней мере, аппетит к еде.

– Да и Крейга ты, кажется, совсем заболтала. Успела пообщаться со всем младшим поколением семьи Кимболл. Что он тебе сказал?

Я вдруг обнаружила, что почти ничего не помню из разговора с Крейгом.

– Он не знал, что я уволилась из «Минкс». Да, и еще сказал что-то про гадкого утенка.

В глазах Марко сверкнул гнев.

– Где он?

– Зачем тебе Крейг?

– Да ничего особенного, схожу совершу братоубийство и вернусь.

Я его понимала: слова Крейга и меня сильно разозлили. И, как это ни безрассудно, приятно было знать, что Марко готов лезть в драку с тем, кто меня обидит. Но я положила руку ему на локоть.

– Все нормально. Кажется, он хотел сказать комплимент.

– Слишком уж ты к нему добра! – проворчал Марко.

– Знаешь, меня во многом обвиняли, но в излишней доброте – еще ни разу.

Он положил руку поверх моей руки, и я ощутила, как обволакивает меня его сила и тепло.

– Ты самая добрая, заботливая, самая… – Но тут он оборвал себя и пробормотал, глядя в сторону. – Извини, зря я это сказал.

– Почему зря? – «Пожалуйста, продолжай! – мысленно взмолилась я. – Осыпай меня комплиментами хоть весь вечер – я только за!»

Марко только покачал головой.

– Не важно.

– Мне важно. Ты для меня важен.

Он скользнул взглядом по моему лицу, остановился на губах. «Может, у меня кетчуп на подбородке?» – подумала я. Но нет, Марко смотрел совсем иначе – так, что у меня перехватило дыхание.

– Потанцуй со мной, – негромко попросил он.

Желудок запротестовал, не желая отрываться от вкусного ужина, но все остальное мое тело, как и душа, не могло устоять перед этим приглашением.

Мы вышли на танцпол, немного поодаль от остальных, и Марко обнял меня за талию.

На миг показалось, что я могла бы так стоять всю жизнь. В объятиях Марко. Чего еще желать?

…Нет, с этим дурацким увлечением надо что-то делать!

Проблема в том, что я не только не могла ничего с ним сделать – даже и не хотела.

Должно быть, мироздание и диджей составили против меня заговор; в следующую секунду заиграла самая неподходящая для такого момента композиция.

– О нет! – жалобно воскликнула я. – Только не «Моя любовь»!

– А что с ней не так?

– Это любимая песня моих родителей. Знаешь, некоторые воспоминания блекнут с годами. Бывают дни, когда я не могу вспомнить мамин смех или цвет папиных глаз. Но есть воспоминания такие яркие, такие живые, что вряд ли когда-нибудь померкнут. Каждый вечер папа и мама танцевали под эту песню. А я выходила из своей комнаты, чтобы ими полюбоваться…

– Как красиво! – прошептал Марко и крепче сжал меня в объятиях.

Справа мимо нас пронеслись в танце Крейг и Лейтон. Крейг вертел партнершу, словно это был быстрый танец, а не медленный. Лейтон едва не врезалась в меня и, задыхаясь, воскликнула:

– Ой, прошу прощения!

– Все хорошо, Анна-Банана? – спросил Марко.

В этот миг мне показалось, что из комнаты выкачали весь кислород.

– Так называл меня папа! – потрясенно прошептала я.

– Знаю, – ответил он и поцеловал меня в переносицу.

Крейг и Лейтон уже скрылись, а я все не могла прийти в себя от изумления. Откуда ему знать? Даже Каталине я об этом не рассказывала! Должно быть, просто догадался – прозвище-то довольно очевидное; и все равно это меня поразило.

Марко остановился. Мы уже не танцевали – просто стояли обнявшись и смотрели друг другу в глаза.

Я понимала: он назвал меня Анной-Бананой и поцеловал ради брата, чтобы Крейг поверил в наши близкие отношения. Все это просто спектакль. Но проблема в том, что… я ему поверила. Поверила, что между нами и вправду есть близость, хоть и знала, что в реальности ее нет.

– У меня есть теория, – проговорил он мне на ухо низким, чувственным голосом, от которого по коже у меня побежали мурашки. – Хочешь послушать?

Больше всего на свете!.. Но выдавила я из себя только:

– Мм?

– Когда твои губы становятся ярко-красными, вот как сейчас… это значит, ты хочешь, чтобы тебя поцеловали.

Еще один удар по моей нервной системе.

– Допустим, ты прав.

– Конечно, допустим. Потому что я прав.

– Ну и… что нам с этим делать?

Разум требовал, чтобы я остановилась, но тело с ним спорило, приводя суперубедительные аргументы.

– Может быть, проверим мою теорию? Как ты считаешь?

– П-прямо здесь?

– Не здесь, – вкрадчиво ответил он; и я задумалась о несправедливости мироздания, наградившего Марко всем: мозгами, обаянием, красотой, кубиками на животе, да еще и, похоже, самым сексуальным на свете голосом.

Вот он, мой шанс! Твердо сказать «нет». Объяснить, что мы не должны целоваться. Что это ошибка.

Потому что мне страшно. Страшно, что дальше чувства к нему будут только расти – и окончательно вытеснят из моего сердца Крейга.

А ведь Марко я даже не нравлюсь! То есть нравлюсь, но не в том смысле. Мы с ним друзья. Он сам много раз это повторял.