словам Сьюзи, если бы он иногда делал над собой усилия и время от времени ходил с ней в картинную галерею или устраивал поездку, когда ей хотелось, все было бы по-другому.

Осознав, что Уоррен никогда не соберется слетать на несколько недель в Италию, она начала путешествовать сама или с друзьями, иногда чтобы навестить семью, а иногда, чтобы посетить семинары по личностному росту.

Однажды, когда она сидела на скамейке в чикагском аэропорту, перед ней остановился мужчина. «Вы Сьюзи Томпсон?» – спросил он. Это был Милт Браун, ее школьный возлюбленный, которого она не видела много лет. Он сел рядом, и они начали знакомиться заново[412].

Сьюзи, которая всегда стремилась установить эмоциональные связи, позже скажет, что ее муж вовсе не был лишен эмоций, но он был отрезан от собственных чувств. Казалось, что самые крепкие эмоциональные связи у него установились с друзьями и партнерами, перед которыми он чувствовал сильные обязательства и с которыми тоже создал своего рода семью. Прочие Баффетты не могли не заметить, как в компании друзей он буквально начинал светиться, в то время как на семейных мероприятиях послушно отбывал повинность, оставаясь погруженным в свои мысли.

Даже теперь, когда он собирался закрыть партнерство, казалось, что он не хотел прерывать связи с партнерами. Он написал им еще одно письмо, в котором подробно объяснил варианты их дальнейших действий.

Уоррен приложил все усилия, чтобы наставить партнеров в их дальнейшей инвестиционной жизни.

«Я рекомендовал партнерам двоих, которых знал как исключительно хороших и честных людей: Сэнди Готтесмана и Билла Руана. Мне были известны их показатели, но главное – я знал, как они их добились. Это было чрезвычайно важно», – вспоминает Уоррен[413].

Более состоятельные партнеры могли обратиться к Готтесману в First Manhattan. Остальных Баффетт направил к Руану, который ушел из Kidder, Peabody и основал собственную консультационную фирму Ruane, Cunniff & Stires. Специально для работы со счетами мелких инвесторов он создал фонд Sequoia Fund. Для управления офисом новой компании в Омахе он нанял Джона Хардинга. В партнерстве Ruane, Cunniff также собирались работать Джон Лумис, муж Кэрол Лумис, и доверенный аналитик Баффетта Генри Брандт. Таким образом был набран почти полный штат сотрудников. Через эти связи Хардинг, Лумис и Брандт также вошли в большую «семью» Баффетта. Уоррен пригласил Руана в Омаху и представил партнерам фонд Sequoia.

Пока Баффетт готовил закрытие партнерства, появились первые признаки того, что фейерверк на рынке вскоре должен закончиться. К июлю 1969 года, когда начался вывод американских войск из Вьетнама, индекс Доу-Джонса упал на 19 %. Экзотические акции вроде National Student Marketing и Minnie Pearl’s Chicken System, Inc начали стремительно дешеветь[414].

Поразительным исключением из общей тенденции стали акции Blue Chip Stamps, кропотливо собранные Баффеттом, Мангером и Герином. Теперь Blue Chip собиралась провести публичное размещение акций, и Уоррен решил в рамках этой сделки продать долю партнерства[415]. Казалось, 1969 год, последний для партнерства Баффетта, будет великолепным.

В октябре он созвал еще одну встречу грэмовцев, которые собирались годом ранее в Сан-Диего, но уже без самого Бена Грэма. На этот раз были приглашены и жены. От их присутствия атмосфера стала напоминать об отдыхе. Баффетт, увы, делегировал организацию поездки Маршаллу Вайнбергу, который также любил экономить на мелочах и сделал неудачный выбор в пользу Colony Club – курорта в Палм-Бич, штат Флорида, где к ним отнеслись как к деревенщине.

В течение следующих пяти дней, пока группа наслаждалась плохой едой, маленькими комнатами, сильным ветром и проливным дождем, собрания проходили по образу уроков, во время которых Баффетт чаще всего занимал место преподавателя. Собравшиеся перебрасывались мыслями с помощью условных терминов, выработанных в результате многолетнего общения на основе разделяемого всеми набора понятий и ценностей[416].

Хитрость заключалась в том, чтобы найти компанию, наименее подверженную разрушительному воздействию конкуренции и времени или, как говорил Мангер, великий бизнес. Свой выбор Баффетт сделал: компания Dow Jones, которой принадлежала Wall Street Journal. Его интерес к газетам рос, но акций этой компании у него все еще не было.

Еще задолго до собрания Баффетт и Мангер начали понимать, что идея с Hochschild-Kohn не сработала.

Из этого опыта они вынесли настороженность по отношению к розничной торговле, которая со временем будет только расти.

Им нужны были компании, которые осыпали бы их деньгами, имели устойчивые конкурентные преимущества и способность выстоять против естественного цикла созидания и разрушения капитала. Вскоре после встречи во Флориде Мангер и Баффетт продали Hochschild-Kohn компании Supermarkets General примерно за ту же сумму, за которую купили[417]. Баффетт действовал быстро, желая избавиться от фирмы до закрытия партнерства.

Для покупки Hochschild-Kohn компания Diversified Retailing выпустила долговые обязательства. Баффетт с особым вниманием отнесся к первому публичному привлечению средств.

«Это был мой первый выпуск облигаций. Я включил в него несколько условий, которые совершенно не заинтересовали андеррайтеров. Но на протяжении многих лет я размышлял о выпусках облигаций. Я думал о том, как обирают их держателей».

Держатели облигаций исторически зарабатывали меньше, чем акционеры, потому что отказывались от потенциально неограниченного роста в пользу меньшего риска. Но Баффетт знал, что может быть по-другому.

«Одно из условий заключалось в том, что, если мы по какой-либо причине не выплачиваем проценты по облигациям, их держатели получают право голоса в компании, так что их не облапошат в результате банкротства», – говорит Баффетт. Бен Грэм писал об этом в «Анализе ценных бумаг», с присущим ему пылом излагая, насколько редко суд позволяет держателям облигаций обращать взыскание на обеспечивающие их активы, за исключением случаев, когда активы почти ничего не стоят. Кризисные администрации компаний превращали выплаты держателям необеспеченных облигаций почти в ничто посредством изнурительного процесса, в результате которого выплаты задерживались до тех пор, пока не теряли всякий смысл. Долговые обязательства DRC предусматривали, что компания не может выплачивать дивиденды, если по облигациям имеется задолженность.

Второе необычное условие заключалось в том, что в зависимости от прибыли компании по облигациям можно было получить дополнительный процентный доход сверх фиксированной ставки купона в 8 %.

Наконец, Баффетт добавил к этому третье условие: облигации подлежали погашению, если, продав достаточное количество акций DRC, он перестанет быть ее крупнейшим акционером[418].

Теперь, когда процентные ставки выросли, а банки неохотно выдавали кредиты, долговые обязательства неожиданно стали неплохим источником дешевого финансирования и мощным утешительным призом. Но поскольку Баффетт смотрел на сегодняшний доллар как на 50 или 100 долларов в будущем, он чувствовал, как будто потерял на Hochschild-Kohn много