Так к концу 1903 года я был сослан в Иркутскую губернию, где и встретил тебя. Я возненавидел тебя и твоих друзей после первого же общения с вами! По сути своей вы, «марксисты», были для меня такими же беспринципными нигилистами, как и бомбист Казимир. Вы отрицаете Бога, лишая человека осмысленного существования. Вам претит духовное наследие наших предков, а общепринятые нравственные и культурные ценности вы подменяете кровоточащей пустотой оголтелого атеизма. Что для вас люди? Лишь средство в достижении цели. И мне теперь предстояло жить с вами бок о бок… Знаешь, Коба, почему я согласился бежать с тобой? Потому что стал бояться за себя. Стал бояться, что однажды ночью передушу вас всех голыми руками…

Архивариус протянул дрожащую руку к стакану, напился и продолжил:

– Я обзавелся новыми документами и летом тысяча девятьсот четвертого года записался добровольцем в Маньчжурскую армию. Так к окончанию войны с Японией я был георгиевским кавалером и в чине унтер-офицера решил продолжить службу в армии. Какие это были годы! Я дослужился до ротмистра, у меня появилась семья, дом. Но тут случился семнадцатый год, и он вторично сокрушил мою жизнь. В одночасье я потерял все. Да, династия Романовых не без помощи своих кузенов из монарших дворов Европы довела Россию до голодного бунта, и уже ни Временное правительство, ни отречение Николая не могли спасти империю от развала. Это так. Но большевистский переворот в октябре семнадцатого открыл ящик Пандоры, и кочующая орда мародеров и насильников кровавой волной понеслась по просторам России. Красные, белые… Одни лили людскую кровь, утверждая под революционными лозунгами новую власть, другие проливали ту же кровь за то, что вернуть уже было невозможно. А по сути, это была братоубийственная война, которую с помощью авантюристов всех мастей, предусмотрительно завезенных в Россию из Америки и Европы, развязал мировой капитал. Война на уничтожение русского народа. Великая Россия во все века страшна была «благочестивой» Европе. Тогда я этого еще не понимал. И очень многие, подобно мне, тоже ничего не понимали. Трудно это – сделать выбор в братоубийственной войне. А выбор случился сам по себе, когда… когда вы убили мою семью. Жену, детей… Я хочу, чтобы ты знал, Коба, я не просто воевал против вас! Тогда, в восемнадцатом году, я служил в контрразведке генерала Краснова и вел сознательную борьбу на физическое уничтожение вас, как вредной для человечества заразы. Но силы были не равны, народ не желал воевать за возвращение нежити. И какова Судьба – она снова свела нас с тобой. Под Царицыном я тяжело заболел и оказался в лазарете. И вновь жив я остался лишь благодаря тебе, Коба. Тогда я все понял. Ты – мой тяжкий крест. Видимо, по велению свыше мне пришло время платить за убиенного в юности бомбиста. И я стал твоим помощником. Нет, ношу свою я нес безропотно, я честно исполнял свой долг по отношению к тебе, Коба. Но, наблюдая за вами, я был поражен: среди лидеров большевизма и в помине нет никакого единства! Вас раздирали личные амбиции и идеологические противоречия, мало кого заботило будущее обездоленной и гибнущей России.

Не хмурься, Коба, ты бился за Россию практически в одиночестве, союзников у тебя не было. За исключением… но о них историки никогда не напишут. И понял я: человеческие судьбы в руках большевиков – всего лишь разменная монета. «Интернационалисты», эти мародеры в кожанках, грабили Россию, насильничали, разрушали храмы и опустошали монастыри. Золотой поток награбленных ценностей тек в заграничные банки, а в это время миллионы людей умирали от голода. Крестьянство, русских хлебопашцев! – столетиями являвшимися корневой системой, основой основ государственности России, эти «красные Бонапарты» объявили враждебной средой для их революции. Мне вообще кажется, что им претит одно только понятие – «русский». Хвала тебе, что уничтожил тех, кто вместе с Троцким пришел покорять Россию. Но тебе ли не знать, Коба, что партийный аппарат сверху донизу пропитан идейным троцкизмом? Ты бессилен вытравить эту заразу из райкомов, обкомов и крайкомов твоей партии. Да, им не удалось убрать тебя в тридцать седьмом, и ты остановил развязанную ими кровавую бойню. Но они накопят силы и предпримут новую попытку. И будут делать это снова и снова и не остановятся, пока не добьются своего, потому что им нужны власть и богатство конкретно для себя, а не твои утопичные идеи о светлом будущем для всех. А не станет тебя, то не останется ничего и от твоей идеологии. И на тебя, а не на кого другого они повесят все свои злодеяния и объявят тебя самым кровавым злодеем человечества. Чтобы другим неповадно было. Я это знаю, и ты это знаешь. И я не мог позволить, чтобы эта «партия» завладела тем, что принадлежит только русскому народу.

Архивариус тяжело дышал. Долгая речь отняла у него силы, но пауза была недолгой. Задумавшись о чем-то, он вновь повернулся к Сталину:

– Помнишь, Коба, когда ты впервые спросил меня об экспедиции Барченко, то я упомянул о найденном мною в тамбовских лесах Страннике?

Сталин поднял голову. В тяжелом его взгляде читался нескрываемый интерес, но он опять не произнес ни слова, а лишь в знак согласия кивнул.

– Тогда я не мог утаить об этой встрече со Странником, потому что тому были свидетели. А сейчас я хочу, чтобы ты знал, Коба: мне ведь довелось еще раз встретиться с ним.

Сталин шевельнулся на стуле:

– Со Странником?!

– С ним. Еще в тридцать девятом году. Странник разыскал меня в монастыре, и мы долго и о многом говорили. Он необыкновенный человек. Неиссякаемый родник для жаждущего! И тому обстоятельству, что существуют такие люди, я был рад несказанно. После той встречи