Тут начались вещи другого рода. Юм взял гармонику, опрокинул ее клавиатурой вниз, и, держа ее пальцами за донышко, опустил к полу возле своего стула; другая рука его оставалась на столе; гармоника заиграла, и продолжала играть перед нашими глазами. В это время пола скатерти под руками нашими приподнялась, коснулась до запястья правой руки вашей, и обняла его, как бы пальцами из под скатерти; профессор Бутлеров смотрит под столом на играющую гармонику и заявляет, что видит ясный контур темных пальцев на клавишах ее; вы заявляете, что по колену вашему «перебирают»; что рукав правой руки вашей одернут, затем притянут плотно к руке и «держат»; тоже самое повторилось еще раз; потом рукав ваш сильно «задергали», и вы заявляете, что голый палец тронул руку между рукавом и столом. Едва успевая записывать раздающиеся с разных сторон заявления, я переспросил: «голый палец?» Три сильные удара в стол ответили в знак утверждения. Игра гармоники прекращается; Юм кладет обе руки на стол; вы берете колокольчик со стола и держите его под столом; заявляете, что до пальцев ваших касаются, и что колокольчик у вас взят; что рука ложиться на вашу руку, и что колокольчик ваш возвращен. В это время большое мягкое кресло на каточках, стоявшее у большого письменного стола, на расстоянии двух или трех аршин от сидевших, стало приближаться к ним, по направлению между вами и Юмом; два раза оно приподнималось на задние ножки и опять двигалось вперед, пока не придвинулось вплоть к столу, или вернее к ноге вашей. Вы продолжаете держать колокольчик под столом, и заявляете, что чувствуете прикосновение к руке вашей со всех сторон. Юм берет со стола другой колокольчик, держит его за ручку несколько ниже края стола, на виду, с вашей стороны, выпускает его из пальцев и кладет свою руку опять на стол; колокольчик остается несколько секунд на воздухе и опускается на подошедшее пустое кресло. Вы видели это хорошо и подтвердили, отвечая на расспросы г. Бутлерова и мои. Вслед за тем, колокольчик, который вы держали под столом, был взят у вас и присоединен к первому колокольчику, лежавшему на кресле. Через несколько минут один из колокольчиков был взят под стол, высунут из под скатерти, положен в рукав Юма и опять взят; оставшийся на кресле колокольчик движется в ваших глазах и моих, и поставлен на кресло стоймя; между тем другой колокольчик сильно и долго звонит под столом, касается присутствующих, и наконец подан вам в руку. Все руки были в это время на столе, покуда вы не опустили своей на выход прикосновением колокольчика к ноге вашей. Тут Юм впал в забытье, и сидение закончилось[105].

Обобщая все происшедшее, мы получаем в результате:

1. Движение неодушевленных предметов под руками, не производящими сих движений.

2. Изменение тяжести предмета, без видимой тому причины.

3. Стуки или удары, ничем, по-видимому, не производимые, и отвечающие на мысль вашу.

4. Мелодическую игру на инструменте, при держании его одной рукой, не касающейся до клавиш.

5. Движения неодушевленных предметов – кресла, скатерти, рукава, колокольчика – без видимого прикосновения к ним.

6. Образование временного, постороннего, орудующего, тела, – как бы пальца руки, которое вы только ощущали, но другие и видели неоднократно.

Теперь я могу сказать вашими словами: «Вот все, что происходило на этом и другом заседании». Вот те «как будто детские шалости», которых вы были свидетелем[106]. Человек науки, наблюдатель, памятуя желудь, павший на нос Ньютонов, видит в этих шалостях указание на нечто новое в природе, требующее дальнейшего исследования; Лондонское диалектическое общество назначило, четыре года тому назад, особую для этой цели, комиссию, которая в обнародованном отчете своем заявила, что все эти мнимые шалости суть действительные, реальные, но не объяснимые по нынешней науке явления; Лондонскому Королевскому обществу было доложено о них членом его, известным химиком Круксом; другой известный химик, наш академик Бутлеров, счел также долгом печатно заявить о подлинности сих явлений; статью об этом вы найдете в немецком журнале «Psychische Studien», тетрадь которого вам посылается; вы увидите, что автор, из числа многих необыкновенных явлений, им засвидетельствованных, выбрал два описания, те самые два факта, которых вы и были свидетелем, и не далее, как в январе сего года, г. Крукс обнародовал другую статью, в которой заявляет ученому миру о подлинности того необыкновенного явления, которое вам также отчасти известно: он видел эти временно образующиеся тела, или просто руки, при полном свете, брал их в свои руки, и они таяли в его руках. Перевод этой статьи вы найдете в следующих тетрадях того же немецкого журнала.

Спиритизм не видит в этих явлениях ничего сверхъестественного; он стремиться отыскать и определить те условия, при которых они происходят, те законы, которыми они управляются, и, в силу которых, они становятся явлениями естественными, таким путем область психологии расширяется, и чудесное, таинственное сводится на почву точного, положительного знания.

Прошу вас во имя истины, во имя той цели, которую преследует ваша «Простая речь о мудреных вещах», дать место этому письму во втором издании вашей книги[107].

Александр Аксаков.

Часть третья

К злобе дня

Нигилистам

(Статья из газеты «Русский», 1868, № 68)

1836 года, июня 5-го дня, петербургская судебная палата по уголовному департаменту слушала дело о нарушении законов печати. Цензурный Комитет представлял:

«В статье “Русский Дон Кихот…” автор, говоря о литературной деятельности Киреевского, осмеивает православно-христианские верования этого писателя, составляющие, как известно, основание всех его философских рассуждений, и проводит мысль, что верования эти были плодом предрассудков и наивно-ребяческих понятий, навеянных маменьками и нянюшками; называет их Московскою сентиментальностью, непогрешимыми убеждениями убогих старушек Белокаменной, мистическими инстинктами, зародышем того разложения, которое погубило и извратило умственные силы Киреевского; автор глумится, как над невежеством и московскою мудростью, – над мыслями Киреевского о недостаточности чистого разума, о необходимости искать других источников познания и очистить дорогу к храму живой мудрости; над его убеждением, что философия, история и политика нуждаются, для своего оживления, в религиозных основах. Выписав из сочинений Киреевского то место, где он говорит, что просвещение в России должно быть основано на истинах Святой Православной веры, и что образованный класс наш должен обратиться к чистым источникам этой веры, и к разуму Св. Отцов церкви, автор сопровождает эту выписку словами: “Мне нечего прибавлять к этим словам; они