дождь. Часа три придется теперь «позагорать», пока валки подсохнут… Разреши человека до станции подвезти, — кивнув на меня, предложил сын председателя. — Заодно покажу ему наш Бузулукский бор.

— Хорошо. Легкой вам дороги! — Николай Никанорович пожал мне руку и открыл дверцу кабины. — Очень любит Женя порулить. Можете не беспокоиться, надежно водит…

Уже через полчаса мы въехали в Бузулукский бор. На девяносто четыре километра с запада на восток и на пятьдесят три — с севера на юг раскинулся этот уникальный в стране зеленый оазис. Никто еще не установил точно, откуда он взялся здесь посреди оренбургской степи? Зато всем известно, какое благотворное влияние оказывает бор на тысячи гектаров близлежащих полей. Даже в засуху у бузулукских земледельцев урожай выше, чем в соседних районах. Зеленым щитом на пути казахстанских суховеев стоит могучий бор, даря целительную прохладу земле и людям.

Машина бежала по мягкой песчаной дороге, по обеим сторонам плыли величавые сосны, крупные, рослые березы, в кабину влетал нежный запах хвои. Иногда мы въезжали в узкую, стиснутую с боков и прикрытую сверху ветвями деревьев просеку, словно в зеленый тоннель. Из глубин бора веяло древностью и сказками. Многие километры исходил здесь Лев Николаевич Толстой, саморучно посадив десятки деревьев. Плодотворно работал тут замечательный русский лесовод Андрей Петрович Тольский. Сохранилось высокое старинное здание, в котором жил и творил ученый. Ныне здесь музей. Около здания огромные, высотой с десятиэтажный дом, вековые сосны.

— Наш бор заповедный, как вам известно небось, — рассказывал в пути Евгений. — Даже в дни войны, когда страна остро нуждалась в древесине, бор оставался неприкосновенным. Хотя посягательства на него были. Одно время тут нефтедобытчики буровые монтировали… С их приходом участились в лесу пожары, спал уровень воды в речке Боровке. Изрыли, затоптали, залили горючим многие гектары лесного массива… И тогда бросились люди бор спасать. Ученые-лесоводы, агрономы, партийные работники, журналисты, писатели, художники — все дружно выступили против очевидного безобразия… И отстояли. Нефтяникам пришлось убраться из бора.

…В музее, а также в здании опытно-производственного объединения «Бузулукский бор» меня привлекли яркие, сочные, тонко написанные маслом пейзажи. В них, точно в зеркалах, отражалась разнообразнейшая жизнь леса.

— Это Козелков, — глядя на пейзажи, коротко пояснил Евгений. — Настоящий певец нашего бора. И его защитник… Говорят, даже к министру ездил с ходатайством, когда тут нефтяники расхозяйничались. Целую выставку своих пейзажей устроил и пригласил на нее «нефтяных королей», начальство с трестов и главков. Смотрите, дескать, на какую красоту вы замахнулись. Не стыдно вам?!.. Ну что я вам о нем рассказываю. Козелкова каждый оренбуржец знает…

Слушая Евгения Ильина, я вспомнил, как впервые пришел на персональную выставку пейзажей оренбургского художника Федора Ивановича Козелкова.

5. Рассветные березы

Оставив за дверью дышащие печным жаром тротуары и дома, шумную коловерть современного города, я, войдя в зал выставки, сразу оказался в мире удивительной тишины и покоя. Отступила суета сиюминутного, стерся в памяти перечень непролазных забот дня и сквозь мельтешение жизни проступило, ощутилось что-то необъяснимо главное, светлое и высокое.

С каждого пейзажа Федора Козелкова глядела на меня Россия — с детства, с самого изначалия памяти родная и заветная матерь-земля. И я с нежной грустью ощутил этот доверительный, бесконечно близкий каждому русскому человеку мир художника.

До радостного холодка вдохнул волнующую весеннюю сырость деревенской улицы («Весенние сумерки»), подивился на иссиня-черную, океански размахнувшуюся до самого горизонта пашню с розоватыми, курящимися лепешками снега на ней («Апрель»), насладился зеленой, отстоявшейся за ночь прохладой березовой рощицы у околицы («Утро»), полюбовался легким серебром облаков над зеркалом пруда и тесовыми скатами крыш потемневших от старости бань и срубов («Родной край»), молодым напором ветра и мерцанием воды на узком речном перекате («Боровка»)…

Нет, я был далек от восторженной созерцательности, не было ее и в пейзажах. Художник предложил нам свое взволнованное ощущение Родины.

Лет двенадцать, пожалуй, минуло после той выставки Козелкова, но она запомнилась как добрая встреча с сокровенным. Стал следить за работой Федора Ивановича, бывать на его выставках, в мастерской, узнал его как большого труженика, человека интересной трудной судьбы.

…Шел июль 1943 года, под Курском грохотала ожесточенная битва, а в далеком от войны рабочем поселке Халилово, близ Орска, открылась первая персональная выставка юного оренбургского художника. Сто пейзажей. Скромных, трогательных, порой до наивности непосредственных. Душистый лужок со стогом сена, белоствольные березки на солнечной опушке, дороги, избы…

Волновался, переживал начинающий живописец:

— Всюду война гремит, а я со своей природой…

Напрасно тревожился. Выставка проходила в госпитале. Зрители — в основном это были раненые советские бойцы, — зачарованно смотрели на милое сердцу лицо родной земли, каждый возвращался мысленно в отчий дом, в мирную жизнь, реальный путь к которой лежал через победу над врагом. По болезни не смогший стать солдатом, Федор Козелков воевал с фашистом своим оружием — оружием художника.

Год от года крепло его мастерство. В ранних пейзажах Козелкова преобладали излишняя детализация, иллюстративность, фрагментарность изображения, повествовательность в самой простой ее форме, когда эстетическая информация подменяется буквальным перечислением. Художнику еще предстояло освободиться от лирической созерцательности, научиться частные впечатления обобщать в образе. Как пейзажист он все явственнее понимал, что мало добросовестных зарисовок с натуры, мало выхватить из окружающей действительности яркий кусочек природы и, крупно показывая, дать людям полюбоваться им — важно философски, поэтически осмыслить увиденное. От холста к холсту Козелков усложняет себе художнические задачи, язык его пейзажей становится более метким, лаконичным.

Плодотворнее всего пишется Федору Козелкову в Оренбуржье. Именно оренбургские пейзажи примечательны благодатным сочетанием тонкого лиризма и доброй мысли. Это и понятно: вдохновение чаще всего дарит творцу родной край, где он рос, зрел и стал художником.

Как уже было сказано, давняя дружба связывает Козелкова с замечательными лесоводами Бузулукского бора. В сотнях пейзажей он воспел красоту этого соснового оазиса и своими работами, шефским участием в какой-то степени поспособствовал тому, что решением правительства бор назван заповедным.

Много интересных картин посвятил художник металлургам Новотроицка, оренбургским газостроителям и хлеборобам.

Плодотворно работающий пейзажист, естественно, не мог замкнуться в пределах Оренбуржья. Ширится диапазон творчества, удлиняются маршруты и время поездок по стране.

За спиной — тысячи километров исхоженных и изъезженных дорог по Алтаю, Среднему Уралу, Карелии, европейскому Северу, Подмосковью, по землям центральных и южных областей России… Природа влечет Козелкова несметным богатством красок, мотивов, ритмов, дает возможность для самовыражения, она помогла выявить и осознать главную идею творчества, «услышать» собственную душу. Умение опоэтизировать повседневное, привычное, «захватить в охапку» мир во всей полноте, со всеми запахами, красками, цветами — главное достоинство этого пейзажиста-лирика.

Вот пейзаж «Морозный