Осенью, в период непрекращающихся дождей, долгих ночей и шелестящей тишины за окнами в Шелтаре довольно противно. Не покидает брезгливое ощущение постоянной сырости, отсыревшей одежды, хотя внутри дома всегда сухо, тепло и хватает света даже в самую тёмную ночь. В промозглую сырую погоду люди гораздо реже отваживаются на поход через лес, хотя и тогда нет-нет, да и найдётся жаждущий исполнения желания.

* * *

Его самой первой клеткой было… отцовское неприятие после благоговейных, но таких неосторожных слов предсказателя, упавших в необъятном сверкающем зале гулкими каплями в первые дни его рождения? Или позже, когда неприятие ширилось и росло, обращаясь в опасение, выстраивая прутья выше его роста, толще его детских рук? Тогда, когда взгляды отца становились особенно пронизывающими, сверлящими, с ощутимой завистью и… страхом? Тогда ли, когда у него, одиннадцатилетнего, стал просыпаться его дар, впитавший в себя несколько магических направлений сразу, проявлявшийся спонтанно, то стихиями, то игрой с пространством, то управлением предметами? А годам к двадцати он, тогда-ещё-не-Ар, научился владеть своим даром виртуозно. Даже у папаши не все заклинания получались так легко и естественно, как дыхание, а он и тогда был очень, очень силён.

Может, родитель и не желал грамотной работы над силой сына, но учителей пригласил и требовал отчитываться об успехах в овладении магией. Юный Ар рано понял, что папа видит в нём опасного соперника, что, когда первенец войдет в полную силу, он захочет…Что? Нет, Ар не хотел.

Или тогда, когда в не самое светлое и солнечное утро, занимаясь с наставником на учебных мечах в зале для тренировок, слуги вызвали его, двадцатилетнего, к отцу? Те ли родителевы действия заключили Ара в первую в его неправильной жизни клетку, или всё же это происходило раньше, исподволь, постепенно увеличивая и укрепляя прутья, загораживая небо и свет?

* * *

/Прошлое/

— Вставай в круг, — велел отец, не глядя на него.

Чёрные с глубоким пурпуром одежды, жёсткий, властный голос, собранный вид, скупые жесты — таким он бывает, когда собирается применять свою магию. Молодому человеку сделалось неуютно в просторном каменном помещении, практически пустом, со звуками, гулко отпрыгивающими от высоких стен, с шероховатым полом, испещрённым полустертыми символами. В этом помещении он сам себе казался не крупнее гусеницы. Странный зал, в котором, несмотря на то, что жил здесь с рождения, Ар оказался впервые, и путь к нему отец скрыл, проведя тайными ходами с повязкой на глазах. Ару не хотелось проявлять строптивость и непочтительность к родителю — правила сидели в нём накрепко, но от слепого подчинения становилось не по себе. Оба отцовских мага остались по ту сторону толстенных, тяжеленных дверей. Зачем ему другие маги, когда он сам обладает большой силой, а Ар, по прогнозам, став старше, не уступит ему, а то и поднимется на уровень выше?

— Встань в круг, — повторил отец, указывая на метку на тёмном полу. — Мне нужно взять с тебя клятву верности, пришло время.

— Клятву…верности?

Ар недоумённо повёл плечами, вглядываясь в тонкие линии и не ощущая внутреннего отклика: что это такое, для чего? В каком ритуале применяется?

— Именно. Я объясню, вставай уже, не заставляй меня ждать. Весь этот зал напитан потоками силы и наибольшая концентрация — в определённых точках, например, в этом круге. Сейчас подходящий момент.

Отцу нельзя отказать. Ужасная несправедливость. Инстинкт самосохранения вопил об опасности, но, сколько не прислушивался Ар к источнику угрозы — обнаружить его не мог. С тяжелым вздохом он переступил нарисованную линию и тут же непроизвольно выставил щиты.

— Щит не понадобится, тебе ничего не угрожает, — поморщился отец, взмахом руки убрав выстроенную защиту. — Итак, твоя задача максимально расслабиться и дать мне клятву верности на крови.

— Что? Разве я недостаточно…

— Это обычный ритуал для всех наследников, — отмахнулся отец, сосредоточенно обходя Ара по внешней границе круга.

С его пальцев, то и дело вспыхивая, стекали меняющие цвет от светло-синего к густому чернильному потёки магической силы. Ар неотрывно следил за его действиями, изо всех сил подавляя неуместное желание обхватить себя за плечи, закрыться от начинающего разворачиваться колдовства.

С рёвом вокруг него взметнулось густое пламя — тёмно-синее, почти чёрное. Мгновенно нагрелся воздух, лёгкие обожгло, ещё немного, и станет трудно дышать. Молодой человек протянул руку к высоким пляшущим языкам, и пальцы немедленно прошило сильным разрядом молний.

— Что вы делаете?!

Несмотря на цвет и темноту вокруг, отца за пределами круга он видел отлично. Тот встал напротив, скрестив ладони на солнечном сплетении.

— Огня не бойся. Простая предосторожность. Итак, я сейчас начну, слова будешь повторять за мной. Максимальная открытость, максимальная готовность принять магический импульс и последующую за ним печать. Ах, да, кровь-то! Поверни правую руку ладонью вверх.

— Отец, мне не нравится, что проис…

— Замолчи. Впечатлениями будешь делиться позже, сейчас я должен сосредоточиться. И спорить тоже — не время. Руку!

Молодой человек медленно повернул вверх ладонь и сдавленно зашипел, когда отец, не приближаясь, взял у него каплю крови из появившегося на коже небольшого разреза. Капля беспрепятственно преодолела диковинное пламя, подплыла к замершему снаружи мужчине и зависла на уровне его глаз.

— Готов? — зачем — то уточнил родитель, хотя любому было бы ясно, что Ар совершенно, категорически не готов.

Незнакомые слова, причудливо переплетающиеся то звуками льющейся воды, то резкими, обрывистыми выдохами, наполнили круг, закружили голову, вызывая тошноту. Молодой человек сглотнул вязкий ком. Каждое слово на чужом языке оседало на стенах смазанной тенью…второй, третьей…и будто десятки глаз жадно смотрели на высокого темноволосого человека за стеной огня цвета ночного неба. Отец оборвал странное заклинание на высокой ноте.

— Повторяй за мной. Я…назови свое полное имя и род… своей кровью и жизнью клянусь, что ни словом, ни делом не причиню вред моему отцу… имя…из рода… Повторяй!

Ар медлил, но не мог ослушаться. Чётко проговорив слова клятвы, о существовании которой он никогда ранее не слышал, он с возрастающим гулом в ушах, в рёве неестественного холодного и обжигающего огня смотрел, как распадается на десятки, сотни тончайших, ярких ниточек его кровь. Как разворачивается на уровне отцовской груди в причудливую, ни на одном рисунке невиданную печать, как с отцовских рук слетают и вплетаются в узор дымчатые тёмно-синие нити и как вся эта конструкция летит навстречу. Легко преодолев стену пламени, печать развернувшейся паутиной врезалась в него, и от первого же соприкосновения неизвестной магии с собственной кожей Ар заорал. От выкручивающей суставы, ломающей кости боли он едва не упал на колени, упал бы, но что-то заставляло его оставаться на ногах, не собственные усилия, а некая чужая воля. Его выкручивало и трясло, и всё это происходило внутри странного круга, из которого он не мог сделать ни шагу.