Шрифт:
Закладка:
Возражала ли Элге? Она проворно выбралась из-за стола и подала руку Маду.
— Идём?
Никем не замеченные, молодые Форрили выбрались на первый этаж, где Мад расплатился за обед и увлёк Элге на улицу. Им повезло: семейный экипаж остановился на углу здания.
…Чтобы увидеть маленькую тёмную капельку, нужно специально искать её расположение, вот так просто пятно в глаза не бросается, даже с высокой причёской, даже с гладко заплетённой косой.
Муж обратил к ней ласковый серый взгляд, который Элге выдержала как самую тяжелую битву. «Благодарю вас за уроки, леди Бритта», — впервые Элге согласилась с желанием свекрови «сделать из неё леди». Тот, кто учил её прятать истинные чувства и настоящее лицо под самыми разными масками, постарался хорошо: науку Элге усвоила. Контроль над собственными жестами — и собственная рука не потянулась ненароком к левому уху, не потрогала завиток раковинки, не поправила рыжую прядь.
Даже Мадвику она не могла сказать. Не сейчас. Может, позже.
Элге впервые огорчилась тому, что следующий отъезд мужа предстоит лишь через пару недель: хотела в его отсутствие незаметно порыться в библиотеке. Шансы, что у Форрилей есть книги с нужными сведениями, невысоки, но всё же хотя бы с чего-то поиски начать следует. Хотелось самой найти доказательства словам советника.
И совсем некстати ночью Элге привиделся сон. Она сидела в глубоком кресле, забравшись в него с ногами, и даже видела краешек шали с кистями, которая укрывала её колени и босые стопы, свешиваясь с одного подлокотника на пол. Сидела в помещении с высокими расписными сводами, окружённая книжными полками, и от этого уголка веяло чем — то знакомым и очень домашним. На стене напротив она видела портреты мужчины и женщины, изображённых в полный рост, державшихся за руки, но не могла разглядеть ни лиц, ни одежды. А под золочёным багетом, за большим массивным столом, сидел человек, тот же самый, с портрета, и смотрел прямо на неё, и в уголках его губ скрывалась тихая счастливая улыбка. Он работал, а она наблюдала за ним, закутавшись в шаль, как делала это… неоднократно. Той Элге, которая смотрела сон, очень хотелось подняться и подойти поближе, чтобы разглядеть его лицо, а та Элге, что сидела внутри сна, хотела разгладить усталые складки на лбу и возле губ. Родные давно знакомые. И Элге-снаружи продолжала наблюдать за мужчиной, совершенно не похожим ни на Мада, ни на кого другого из её небольшого окружения. И молчание между ними, разлившееся под высокими сводами, не доставляло ей ни малейшего дискомфорта.
* * *
А вот разговор в той ресторации отравил девушку и дискомфортом, и опасениями. Элге стоило огромного труда вести себя сдержанно и спокойно, тогда как внутри всё кричало и требовало немедленных действий. Но страх, иррациональный, ненужный, требовал быть очень осторожной с новыми родственниками, в особенности со свёкром. Пользуясь отъездом Мадвика, девушка со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями просмотрела имеющиеся в форрильской библиотеке книги и старые записи из тех, что смогла найти в свободном доступе. Как и следовало ожидать — ничего. Разочарование царапнуло, хотя она была к этому готова.
Вряд ли советник Форриль добыл столь пикантные подробности в городской библиотеке.
Пришла к выводу, что вхожий во дворец лорд Тивис какие-то сведения о Сайттенах нашёл там. Или в самом герцогском замке — в герцогство он не так давно ездил с проверкой, которые в ходе расследования мятежа проводились одна за другой. Наверняка, побывав в родовом замке, он не одни только финансовые документы в руках держал.
…Это родимое пятнышко просто совпадение. Слишком уж спокойно относились к нему Адорейны. Ни разу в семье не мелькало ничего, связанное с герцогским родом, ни единого упоминания, ни одной записи.
Почему ей так не хочется, чтобы о её особой отметинке узнали Форрили, даже любимый муж, Элге не могла ответить. Как и на то, почему, сколько ни пыталась представить себя рука об руку с Мадом на фоне прекрасного Сайттенского замка, даже простое «герцогиня Элге Сайттен с супругом» убедительно произнести не удавалось. Даже шёпотом, даже про себя.
/Шелтарский лес/
Перед ним лежали бережно расправленные листы из тонкой, умиротворяюще шуршащей бумаги. Не просто старые — древние, но хорошо сохранившиеся. Видно, что их берегли: ни заломов, ни пятен, все буквы видны и читаемы. Язык трудный, не без того. Лёгкими его поиски не были ни единого дня.
«Что я ищу? Зачем я ищу?» — эта мысль не в первый раз атаковала сознание, и Ар отгонял её, как назойливую муху, но она, оставив его ненадолго, возвращалась и жалила. «У меня нет чётко оговорённых условий освобождения. Как послушный щенок, собираю я эти кристаллики, за которыми никто не приходит. Учитывая, как давно те не выходили на связь, вероятно, обо мне и вовсе забыли. Что такое короткий человеческий век для них? Разве есть гарантия, что столь нужный мне способ снятия цепей хоть где-то описан? Мало ли, что сказал тот издевательски хохочущий дух! Не зря же за столько лет не встретилось ничего похожего на описанное папашей! Десятки книг, тысячи страниц, ни близко, ни отдалённо не похожие на искомый лист!». Ар согласился бы и на ритуал призыва, чтобы прийти самому, расспросить — но и этих сведений ему так и не встретилось.
С тех пор, как его нашёл Бастиан, у мага существенно расширились возможности поисков — благодаря живому участию венценосной особы в судьбе шелтарского отшельника, в его распоряжении оказались самые редкие и ценные экземпляры. Ар просмотрел каждую из попадающих в его руки книг, когда-то с огромной надеждой и энтузиазмом, теперь больше по инерции. Что ж, использовать возможность получения новых знаний для королевской библиотеки, переводы с исчезнувших языков, рецепты и формулы — тоже полезная служба на благо Калдигерна.
Он вышел на улицу, под небо, затянутое неровными заплатками сизо — серых облаков. Шелтар готовился ко сну, укутывался туманом и ночным холодным воздухом. Вот жилище, временное, как ему когда-то верилось. Да ладно, стоит ли врать себе: постоянное. Надо принять. Ар периодически достраивает его, что-то меняет: крыльцо, крышу, хозяйственные пристройки, то ставит несерьёзный заборчик с калиткой вокруг своего дома, не для надёжности, просто для подобия уюта. Вот огромное, высоченное, неохватное дерево, похожее на хейю, растущее вплотную к задней стене дома, чьи ветви нависают над крышей, в солнечные дни даря неполноценную, но тень. Наполовину умершее. Ар — как это дерево: много силы, много мощи, даже немного листвы появляется по весне, но ни разу на его памяти не было густой яркой зелени на скрюченных, будто когда-то сломанных и плохо сросшихся после перелома ветвях. Не развивались редкие бутончики, ни одного лепестка так ни разу и не раскрылось на нём, хотя дерево должно быть цветущим. Птицы не вили на нём гнезд, семена, падавшие в почву рядом, не всходили: вокруг широченного ствола проходила полоса, на которой ничего не росло, ни травинки не пробивалось.
Ар спустился к воде, пошёл вдоль берега. Когда осень расстаётся с золотыми и багряными одёжками, лес становится гораздо непригляднее и, в частности, его полянка и его озерцо. Озеро тихо дремало в ожидании зимы, матово — чёрное, даже на глаз — ледяное. Птицы покинули его берега, кустарник, подобравшийся к самой воде, напоминает худые измождённые руки, тянущиеся к небу в безмолвной мольбе; тонкие веточки, оставшиеся без листьев, на просвет кажутся спутанными клубками или гигантской паутиной, чёрной, с неправильным рисунком.
