У обычных людей, не имеющих магического дара, срок жизни достигал ста или чуть более лет, маги жили дольше лет на двадцать-тридцать, в зависимости от уровня силы. Бывало и больше: король Бердена, отец королевы Теоны, к примеру, дожил до возраста ста шестидесяти лет. Самые сильные чародеи жили лет триста. К таким относился тот же род Орсандов: если смерть не настигала членов королевской семьи в результате заговора, дворцового переворота, стрелы в сердце, отравления или иной насильственной причины. Тот же король Тадхен Суровый, к примеру, прожил всего двести… двести восемь лет, хотя ходили слухи, что не своей смертью помер. Его отец, в свою очередь, дед Бастиана Лигарта, Шакхерт, и вовсе до двухсот не дотянул: его жизнь оборвалась на сто восемьдесят третьем году, и поговаривали, от руки сына Тадхена, уставшего ждать, когда освободится престол. Прадеду нынешнего короля повезло больше: он дожил свой срок полностью и встретил естественную смерть, рука об руку с супругой, прошедшей через обряд долголетия, секрет которого Орсанды не разглашали.

Самому королю Бастиану повезло мало: когда его отца и младшего брата постигла загадочная кончина, он едва успел закончить обязательную службу в регулярных войсках, за три года жизни в строгой дисциплине успев отвыкнуть от дворцовых интриг. Не доверял ближайшему окружению отца, сомневался в каждом подобострастном и оценивающем взгляде, в каждой насквозь фальшивой улыбке. Принял правление в непростое время, зная, как Тадхена Сурового боялись и ненавидели в народе, зная, что в гибели отца и младшего принца подозревался в первую очередь сам. Тадхена Завоевателя помнили в его молодые годы, возглавлявшего захватнические войны, и сопредельные государства, отдавшие часть своих территорий в обмен на мир. Экта, например, граничившая с Сайттенским герцогством, лишилась знаменитых рудников.

Да и внутреннюю политику предыдущий король вёл жёстко. Бастиан потратил не одно десятилетие, чтобы навести свой порядок и добиться того, чтобы его имя произносили без содрогания. Мягким и нерешительным, как его дед, Бастиан Лигарт не стал, а сейчас ему… Что-то в районе ста тридцати его нынешнему величеству — вспомнила Элге и коснулась холодной рукой матового камня.

… Арелла и Хейтен Адорейны. Светлая грусть, заполнившая сердце, не вызывала разрывающей боли и слёз: возможно, все слёзы Элге выплакала, сидя над телами мамы и папы.

Эрмеан Адорейн, дед. В год казни матери ему было не больше десяти лет. Сыном Хейтеном он обзавёлся в солидном возрасте. Бабушка Миррис — Вир считала, что похожее имя ей дали в честь неё.

Бердт и Элгария Адорейны. Они тоже делили одно на двоих надгробие; каким-то чудом прадеду удалось добиться, чтобы ему отдали тело жены. Прабабушку казнили лет за шесть до воцарения Бастиана Лигарта. Вскоре после неё ушёл и её сын Теддор, двоюродный дедушка Элге. Теддора забрали в темницу, чтобы сделать Элгарию посговорчивее, поуступчивее. Мужчиной он был крепким и выносливым, но из пыточной вынесли искалеченное тело, в котором едва теплилась жизнь. У королевского палача люди быстро теряли человеческий облик; да и его величество предыдущий нет-нет, да и спускался в подвалы, полные страха и боли, и в собственные руки брал инструменты. Тадхена не зря называли в народе Жестокосердным.

Элге подходила к каждому надгробию, с каждым мысленно перемолвилась словечком.

Младшая сестра Бердта, Райна. С её потомками семья папы не очень ладила. Были тёти, дяди, куча двоюродной родни, однако в дом родителей Виррис и Элге они приезжали редко и сами приглашений почти не отправляли.

Висент и Жасинта Адорейн: прапрадед и прапрабабка. Благородные черты лиц навсегда застыли простыми линиями на гладком камне.

Элге долго разговаривала с мёртвыми. Делилась успехами, просила поддержки и советов, каялась в ошибках. Чувствовала ласковые прикосновения холодных пальцев к щекам: мама. Присутствие отца ощущалось тихим ветерком, гладившим волосы. Откликом прабабки Элгарии, никогда не видевшей столь похожую на неё внучку, явилась едва заметная вибрация в каналах, опутавших тело: словно старая родственница делилась с ней силой. Ещё от одного усопшего пришёл неожиданный отклик: «Никогда не изменяй себе», — мелькнуло в её голове. Девушка вскинулась и успела краем глаза увидеть мелькнувшую золотистую искру в выбитом на камне имени Бертда Адорейна. Никогда раньше прадед не выходил на контакт. Смахнув светлые слёзы, она благодарно улыбнулась.

Постояла у выхода, не желая выходить в промозглую сырость. Здесь так спокойно… Жаль, что Мадвику не удалось съездить с ней. Интересно, понравился бы он папе?

— Как же мне узнать побольше про все наши пятна и отметинки? — негромко спросила она у холодных голубовато-серых плит.

Если верить этим капелькам и точечкам, пометившим участок кожи за ухом, то выходит, кто-то из предков герцогского рода попал в семью Адорейнов. Кто? Как сильно разбавилась за прошедшие десятилетия герцогская кровь? Тандор Сайттен, сгинувший в застенках королевской темницы вместе со всем своим семейством (а выходит, кому-то посчастливилось выжить!), родился около ста восьмидесяти лет назад. Прадед Бердт — около ста пятидесяти с чем-то лет тому, Элгария лет на пять позже мужа… Голова кругом. Сколько их! Кого именно искать, к кому тянется ниточка? И не совпадение ли всё это? Мало ли у кого похожие пятна бывают! Вот у Виррис — у неё ничего нет, но, раз родители общие — то и она..? К тому же — первая, старшая. Представить сестру полноправной наследницей герцогских земель получалось без малейших усилий. Царственная осанка, гордая посадка головы, взгляд. И характером удалась.

По склепу прогулялся тихий ветерок, вылетел за дверь, взметнул полы накидки Элге и умчался к ближайшим деревьям. Ранние осенние сумерки накрывали Сады Памяти; девушка зябко повела плечами. Пора возвращаться. Она вышла на улицу. Осталось заглянуть к смотрителю и оставить ему денег для ухода за усыпальницей. Порыв слабого ветра небрежно катил ей под ноги белый шарик цветка, отломившегося от стебля: должно быть, неприветливый ноябрьский ветер растрепал чей-то букет. Шарик докатился клубочком почти до самых мысков обуви, и вдруг новым порывом ветерка был отброшен в сторону. Элге невольно проследила за ним взглядом: кувыркнувшись вокруг своей оси, цветок упал под старую липу. Сама не зная, зачем, девушка сошла с тропинки и подошла поближе.

В стороне от ровных белых дорожек и аллей эта часть Садов Памяти оставалась неприметной. От липы расходились в стороны как по линейке подстриженные кусты с облетевшей листвой, украшенные горстями ярких красно — оранжевых ягод, что так любят клевать зимние птицы. И за ними Элге обнаружила бесхозные захоронения: старые могильные плиты, некоторые — частично ушедшие под землю, с нечитаемыми от старости надписями. Она растерянно огляделась и прошла в ближайший угол, доверившись тихому голосу интуиции.

Под жёсткими прутьями раскидистого куста обнаружился старый могильный камень, выщербленный, потемневший от времени. Ещё один белый цветочный шарик, которому неоткуда было взяться в этой стороне Садов, лежал на выдавленных буквах. Элге присела перед заброшенной могилой, всматриваясь в полустёртые строчки. Сначала, вопреки заведенному порядку, шли цифры — годы жизни; Элге произвела в уме нехитрые вычисления. Ребёнок! Покоящемуся под могильной плитой было всего девять. Ребёнок, умерший в годы правления Тадхена Орсанда. Сердце кольнуло жалостью и бескрайним сочувствием. В усыпальнице Адорейнов тоже есть три детских захоронения… Элге смахнула с надписи несколько сухих листочков и вчиталась.