Шрифт:
Закладка:
Именно в толерантности последовательных языковых состояний кроется сущность первой из четырех апорий, перечисленных в самом начале нашего рассмотрения. Язык одновременно стабилен (в такой мере, что смежные поколения всегда могут понять друг друга) и изменчив (в такой степени, что через определенное число поколений мы уже имеем дело с новым языком: француз должен специально изучать латынь, чтобы читать Цезаря в подлиннике).
Языковые изменения имеют тысячи причин, крупных и мелких, внутренних и внешних по отношению к языку, легко заметных и глубоко скрытых. Изучение истории разных языков показывает, что крайне редко эти причины действуют поодиночке, намного чаще они сплетены в трудно распутываемый клубок. Лингвисты в большинстве случаев знают, как что-то изменялось в языке, но гораздо реже могут ответить на вопрос, почему это произошло. Отсюда возникает вполне понятный соблазн отвлечься от всех этих трудностей и сделать вид, будто никаких перемен в языке нет, будто можно, сказав «остановись, мгновенье!», с удобством проанализировать застывшую панораму языка как некую систему чистых отношений, не замутненную связями с бренным миром и благодаря этому не подвластную ни эрозии, ни экспансии.
О внеисторичности трансформационного анализа уже писалось не раз; с наибольшей определенностью на данную тему высказался Дж. Мийзл[588]. В связи с этим представляет большой интерес анализ, выполненный Э. Итконеном[589].
Анализируя попытку Р. Кинга[590] применить методы порождающей грамматики к описанию истории языка, Итконен указывает на то, что эти усилия свелись к установлению диахронических соответствий между последовательными синхроническими грамматиками – в терминах добавления новых порождающих правил при переходе от века к веку, устранения некоторых из старых и переупорядочения части старых по-новому. Он подчеркивает, что переходы от одного синхронного состояния к другому при такой интерпретации оказываются дискретными переключениями.
В реальной истории языка дело обстоит как раз противоположным образом: изменения в языковой структуре происходят не триггерными перебросами, а постепенными сдвигами, непрерывными изменениями состояния языка, которые могут выглядеть дискретными переключениями лишь тогда, когда мы ничего не рассматриваем, кроме начальной и конечной точек переходного процесса.
Разберем бесспорный пример из истории русского ударения – бесспорный вдвойне: во-первых, потому, что еще не сошли со сцены поколения носителей языка, пережившие анализируемое изменение, во-вторых, потому, что сам переходный процесс нашел свое документированное отражение в лексикографических исследованиях.
Речь идет о совсем недавно происшедшем сдвиге в ударении русского слова атомный. До войны оно произносилось только с ударением на втором слоге: атóмный; именно это ударение зафиксировано в вышедшем в 30-х годах нашего столетия четырехтомном толковом словаре русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова. В середине 40-х годов рядом со старой просодикой появилось конкурирующее ударение: áтомный, широкое распространение которого привело к тому, что первое издание послевоенного толкового «Словаря русского языка» (М., 1953) дает это слово под двумя ударениями: áтóмный (подобно слову твóрóг), тем самым признав оба ударения равноправными. Вскоре после августа 1945 г. сложилась следующая социолингвистическая дистрибуция этих двух ударений: физики и химики продолжали говорить атóмный; в речи людей, имевших с ними контакты, встречались оба ударения; что же касается лиц, далеких от науки, то они произносили только áтомный, по образцу старого слова áтом и не без влияния нового слова áтомщик, появившегося в конце 1945 г.
Через два года ударение áтомный не только возобладало среди всех не-физиков и не-химиков, но и они сами, продолжая говорить атóмный вес, атóмное ядро, стали употреблять словосочетания áтомная бомба, áтомное оружие с уже непрофессиональным ударением на прилагательном. Соответственно позднейшие издания словаря Ожегова фиксируют только форму áтомный без указания на исчезающий вариант.
К настоящему времени только физики и химики старшего поколения продолжают еще употреблять форму с ударением на втором слоге; научная молодежь и для терминологических словосочетаний áтомный вес, áтомное ядро приняла общераспространенное ударение.
Ни о каком «повороте переключателя», ни о какой дискретной перемене состояния языка в целом совершенно не приходится говорить при описании данного акцентного сдвига. Переходный процесс имел здесь неоспоримую характеристику непрерывного размывания социолингвистического домена старой формы и расширения сферы функционирования новой. Описывать этот непрерывный процесс в терминах дискретного переключения значило бы прежде всего совершать грубое насилие над фактами, означало бы подмену реального исторического процесса настолько примитивной схемой, состоящей из одних лишь краевых точек, что она вряд ли заслуживала бы даже название модели: очевидная неадекватность подобной схемы лишала бы ее какой бы то ни было описательной ценности.
Не более пригодна «теория переключателей» и для объяснения причинно-следственных отношений в эволюции языка.
Недавняя история русских словесных ударений хранит еще один поучительный для теории эпизод. В середине 50-х годов нашего века развернулась конкурентная борьба между двумя вариантами ударения в слове молодежь: формой с ударением на конце слова, молодéжь, и формой с ударением в его начале, мóлодежь. Первое принадлежало (и принадлежит по сей день) литературной норме, второе появилось под влиянием равнозначного по смыслу украинского мóлодь и на какое-то время стало одним из признаков известного ораторского стиля. Таким образом, сама эта конфликтная ситуация явилась следствием причин, внешних по отношению к системе русского языка. В развитие описанной ситуации вмешался еще один экстралингвистический фактор в виде чрезвычайно часто исполнявшегося в течение нескольких лет «Гимна демократической молодежи», где в припеве трижды повторяется слово молодéжь с хореическим ударением на конце, рифмуясь с глагольной формой в завершении строки: Эту песню не задушишь, не убьешь.
Вновь возникший экстралингвистический фактор оказался гораздо мощнее действовавшего прежде и с намного большей силой повлиял на систему речи, и вновь старый литературный вариант оттеснил форму мóлодежь на подъязыковую и диалектную периферию.
Социальная обусловленность языковых процессов выступает здесь в абсолютно открытом виде; не менее очевиден и постепенный характер изменения величины отношения числа носителей русского языка, употреблявших литературную норму, к числу носителей русского языка, применявших вариантное ударение.
«Теория переключателей» здесь вообще неприменима ввиду того противоречащего ей факта, что перемены были, и притом весьма заметные для всех, а вот результирующее «переключение» не состоялось. Соответственно рассмотренное выше диахроническое изменение оказалось вообще вне плоскости квазилингвистического описания в той части реального языкового пространства, откуда оно было неуловимо для механорецепторов трансформационно-генеративного аппарата.
Иногда в развитии языка возникают совершенно особые ситуации, которые было бы уместнее всего назвать ситуациями динамического равновесия. В качестве примера возьмем произношение окончания русских прилагательных женского рода (твердого склонения) в именительном
